Ушедшее лето. Камешек для блицкрига.

Похороны красноармейца прошли торжественно. Приехал даже второй секретарь обкома партии, с петлицами полкового комиссара. Ему наш политрук, с облегчением, предоставил право сказать речь. Речь была политически правильна, но гладкая какая-то. Я заметил несколько вопросительных взглядов, и ясно осознал, что с этими людьми мне придётся идти в бой. Я надел, снятую было фуражку, и повернулся лицом к бойцам:

— Товарищ полковой комиссар правильно всё сказал. Но, сейчас мы хороним своего товарища, который первым пал в борьбе с врагом. И перед его гробом, я хочу принести клятву, нашего батальона. Мы, Полесский отдельный батальон, клянемся! Клянемся в том, что отомстим врагу за смерть нашего товарища!

— Клянемся... — эхо прозвучало негромко, но весомо.

— Клянемся, что пока есть у нас хоть капля крови в жилах, то будем бить врага!

— Клянемся.

— Клянемся, что не сложим оружия, пока не загоним врага в его логово, и там добьём!

— Клянемся!

Треск нестройного залпа, заглушил стук падаемой на крышку гроба комьев земли, и разогнал любопытных ворон. Черная туча, хрипло ругаясь, поднялась в небо, и кто-то из бойцов грустно пошутил:

— Этих ворон мы прогнали, а сколько их ещё налетит...

Я повернулся, и подойдя к красноармейцу, посмотрел в его глаза. В глазах, уже пожившего на свете мужика, стояли слёзы. Я положил руку на его плечо, и проглотив комок в горле, почти прошептал:

— Пускай летят, нам проще целиться будет...

Ященко действительно повзрослел. Когда Абрамзон на ужине разлил по кружкам водку, выпил свои сто грамм, и промолчал. Промолчал и я, но потом сделал замечание сержанту за инициативу. Тот только молча пожал плечами.

А со следующего дня я загонял бойцов на стрельбище, патроны, слава Абрамзону, у нас были. Получил я и приказ о назначении военным комендантом. Приказ номер один, о введении в городе осадного положения я написал сам, а его размножение и расклейку, сплавил на незаменимого зампотылу. Товарищу политруку, на пару с командирами рот, было поручено составить график военных патрулей, а товарищу старшему сержанту — почетное задание.

— Эстер Шлемовна. Нам нужно постараться предусмотреть всё. Поэтому вам придётся оборудовать ещё один санпункт в городе.

— Ну у нас же дежурит медработник, у моста? — немного растерянно спросила Коробочко.

— Я знаю, но сейчас нужно оборудовать санпропускной пункт у въезда на площадь. Бои ведутся уже недалеко от города, и возможно резкое увеличение больных и раненых. Прошу вас обдумать, что вам надо, и ...

— Опять бедному, старому еврею доставать луну с неба, — закончил мой монолог сержант.

Гордо задрав свой носик, Коробочко попросила у меня разрешения удалиться, и проигнорировав каптернармуса, покинула нас. Проводив её взглядом, товарищ сержант, положил мне на стол листок бумаги:

— Подпишите, товарищ капитан.

— А это что? — окунув перо в чернильницу, спросил я, читать было неохота.

— Заявка на получение двадцати литров спирта, — грустно ответил Моисей Авраамович, — Я же на склад кладовщика назначил. А этот, красноармеец Сердюк, у-у-у хохляцкая личность, теперь сказал, что спирт выдавать без вашей подписи не будет.

— Ну, товарищ Сердюк порядок знает. А, собственно говоря, зачем столько? Насколько я помню гектограф, спирт там совсем не используется?

— То-о-оварищ капитан, — протянул Абрамзон, сожалеючи посмотрев на меня, — Вы совсем как младший политрук заговорили. Ну, он-то ещё молодой, ему простительно. Вы же знаете, что в городе уже нет типографии, и тем более, нет бумаги. А вы приказ требуете напечатать, да ещё сотню экземпляров. А сегодня, между прочим, суббота...

— Товарищ сержант! Официально напоминаю, что вы — сержант Рабоче-Крестьянской Красной Армии и советский человек! Хорошо, спирт вы получите, — я черканул подпись, немного подумал, и зачеркнув цифру «20», написал сверху — «десять», — только меньше. Незачем сразу баловать печатников, они нам ещё пригодятся.

Впрочем, сержант отнёсся к этому спокойно, только уходя, пробурчал себе под нос:

— Вот так всю жизнь. Всю неделю, «старый жадный еврей», а как суббота, так сразу «советский человек».

Я только улыбнулся, и сняв очки, устало потёр переносицу. День только начинался, а весь стол уже был завален бумагами. Закрыв глаза, я с тоской подумал о Красной Армии, где в каждом батальоне есть штаб, и нет спирта. Как там хорошо жить командиру…

Глава 11

«Спецсобщение №189 Руководителя специальной группы при наркомате внутренних дел сержанта ГБ Пискуна