Ушел и не вернулся

Миловидова присела перед зеркалом, поправила выбившуюся прядь волос, прошлась пуховкой по лбу и подбородку. Она была в расцвете лет и красоты, а последние дни, полные опасностей, борьбы, притворной и непритворной муки, придали лицу что-то по-новому притягательное. Той женщине, что смотрела на Миловидову из зеркала, любое царство было впору.

И Миловидова поднялась и окинула замухрышку Зурина уничтожающим взором.

- Ой, мудрец! Ой, до чего головушка-то разумная! Да откуда вам знать, сколько мне чего нужно?!

- Сильна... - пробормотал Зурин после паузы, почесывая в затылке; он впервые узнал Алену такой. - Грешил я, что Сергей лыжи навострил, но теперь по тебе вижу, что... да-да... Гляди, баба, пожалеешь! Не доводи до крайности!

- Нет у меня денег. Обыскивайте!

- Где ж они, интересно, есть? Или Митька увез?

Алена ответила с наглой ленцой:

- Если Митя что увез, с него и спрашивайте.

- Так. Издеваешься. Ты у меня под вышку пойдешь, стерва этакая!

- Ну уж... Ведь Горобец-то сознался! - Миловидова победоносно прошлась перед Зуриным, покачивая бедрами. - Извинитесь-ка за "стерву", Петр Иваныч.

Зурин от такого заявления потерял почву под ногами и сорвался почти на слезливость:

- Я тебя вот такой девчонкой помню... Ну ладно, ну подавись - извини... Аленушка, хоть ребят моих пожалей, если совести нету! - И, ужасаясь, простонал: - Я третий месяц на зарплату живу!..

* * *

Валетный сидел в милиции, собрав все свое мужество, сколько его нашлось в пугливой, не привыкшей к испытаниям душе. Он взбадривал и заклинал себя не потеряться, не поддаться на уловки Знаменского, не сболтнуть ни крошечки лишнего. И не бояться, не бояться, не бояться, ведь ни сном ни духом не виноват он в убийстве Миловидова! А что разговор пойдет о Миловидове, не о фабричных делах, казалось несомненным: фабрикой Знаменский и занимался на фабрике, фабричных в милицию не таскали.

Чтоб Алене провалиться! Чтоб ее, гадину, вместо Сергея!.. Ну зачем натравила следователя, сумасшедшая баба? Ведь он, Валетный, не только невинен - сам от исчезновения Сергея в диком убытке! И ничего о нем не знает - о живом ли, о мертвом. Вот! Это тоже надо крепко помнить: о живом Миловидове он ничегошеньки не знает. Приехал, жил тут, работали вместе, знакомы, конечно, все. Больше ни во что не вдаваться!

И держаться вежливо, разумеется, но боевито. Как Зурин велит: уши не прижимать!

Настроившись подобным манером, Валетный выступил было с протестом:

- Я удивлен, товарищ Знаменский. Время вечернее, ко мне только-только гостья - и вдруг сотрудник в штатском и почти что "пройдемте"!

Знаменский (в отличном расположении духа) поцокал сочувственно языком:

- Прошу прощения. Загорелось вас увидеть.

- Что за спешка? Уже не говоря, что пострадала честь женщины, но и я лично имею право на отдых после трудового дня. Даже записано в конституции, насколько понимаю, право на отдых ну...

- После трудового дня, - договорил Пал Палыч, окончательно развеселившись, - умного человека приятно послушать. Но вот представьте - сижу я в гостинице и думаю: сколько можно возиться с этой фабрикой? Тоска смертная! Надо, думаю, позвать умного человека и попросить по-хорошему: сделайте милость, расскажите, пожалуйста, как вы воруете? Умный человек - если умный, - он мне расскажет, а за чистосердечное признание снисхождение полагается. Дальше - как суд решит, а пока пусть спит дома, дам принимает.

У застигнутого врасплох Валетного отвисла челюсть. Выходит, не про Миловидова речь?! И все его боевитые приготовления впустую? Мать честная, что делать?!

Между тем Пал Палыч достал Мишу и Машу и усадил справа и слева от себя на столе.

- Вы следите за моей мыслью, товарищ Валетный?

Куклы для Валетного - словно удар под дых.

- Я?.. Да, я... я слежу...

- Отлично. Но кого же, думаю я, позвать? И вспоминаю, что есть на фабрике начальник ОТК. Светлая голова. И я зову вас. Вы, я уверен, должны все понять. А, Илья Петрович?

- Нет, я... Я не понимаю, что я должен понять...

- Я подскажу. Мы вот втроем подскажем. Извини, Машенька, я с тебя юбочку сниму. Не стесняйся, здесь все свои, тем паче, Илья Петрович уважает честь женщины. - Пал Палыч посмотрел юбочку на свет. - Ба, сколько дырочек рядами! Что ты говоришь, Машенька? Брак? Ясно, ясно, барабан неровно тянул и зубчикам продырявил... Вот обида! А что у Миши? Брючки из "морской волны". Модные у тебя, Миша, брючки, но какие-то сбоку разводы. Как это называется? Правильно, непрокрас. Где же вас так одели, ребята? Не слышу. Неужто на здешнем комбинате? Стыд и срам! - наконец Пал Палыч обратил внимание и на Валетного: Объясните, пожалуйста, Илья Петрович, как вы поступаете с бракованной тканью?

Тот беспомощно молчал, уставясь на Мишу с Машей.

- Товарищ Валетный, мы с детишками к вам обращаемся.

- Ко мне?.. Неисправимый брак мы вырезаем... - пролепетал Валетный. Остатки идут в лоскут...

- Очень занимательно. Этот лоскут сортируется?

Валетный прокашлялся.

- Сортируются, - обреченно подтвердил он. - До двадцати сантиметров брака на квадратный метр считается мерный лоскут. Больше двадцати - весовой лоскут.