Ушкуйники князя Дмитрия

Мужик молча выпрямился и глянул таким беззащитным, обрезанным взором в глаза насмешнику, что Заноза поперхнулся. Что-то завораживающе потустороннее, запредельное было в этом мимолетном взгляде.

«Как с иконы глядит…» – скользом прошло в сознании Дмитрия Ивановича. И это была последняя связная мысль великого князя до той самой минуты, когда рухнул он в побитых, бурых от крови доспехах под одинокой березою, и она, подсеченная перед тем предназначенным князю ударом, мягко укрыла своими ветвями спасителя Святой Руси. А за проминовавший до этого час на глазах Дмитрия Ивановича был зарублен здоровенным ордынцем верный его воевода Семен Мелик. Сполна воздав татарину за смерть друга, с глухим стоном сполз с седла Петр Горский. А давешний мужик, заслонив собою от смертного удара удалого насмешника, тихо лег в заботливо примятую духмяную траву…

Не видел князь, как доблестно бились на правом крыле в рядах новгородского ополчения Миша Поновляев, Степан Калика да Иван Святослов. Как пали они один за другим, не дождавшись конца почестного пира, на котором и сами до смерти употчевали многих незваных гостюшек.

Лишь знатный самострельщик Федосий Лапоть зрел, как властными хозяевами явились на ратное веселье припоздавшие воины Засадного полка. Да и не припоздали они, точно в срок оглоушив сзади ордынские тумены, вспятившие и погнавшие уже было к Непрядве левое крыло русского воинства! Однако, засмотревшись на вольно и неудержимо катящийся вал тяжелой московской конницы, оплошал и Федосий. Вывалившись из седла от тяжкого удара в левое предплечье, он, пока не замглилось сознание, со страшной отчетливостью успел увидеть на земле свою шуйцу, навеки покинувшую непроворого хозяина…

Не зрели мои герои, как устилали степь вражьим трупьем аж до Красивой Мечи и Тихой Сосны – мест, где рыскали по весне сакмагоны, – свежие русские дружины. Лишь души их, вольно и мощно воспарившие над грешной оболочиною, радовались и ликовали, если, конечно, могут они ликовать и радоваться по‑прежнему.

Слава воинам, костью павшим за Отечество! И вечная им память…

Глава 16

Над Троицкой обителью дул мартовский ветер. Хлесткие порывы его заставляли трепетать робкий огонек свечи на столике-налое в тесной бревенчатой келье. От щелястых стен несло пронзительной сырью. Однако хозяин кельи, седатый старец в долгой монашеской сряде, левый пустой рукав которой был прихвачен веревочным поясом, не чуял холода. В который уже раз повторял он про себя слова игумена Сергия, благословившего сегодня его, смиренного инока Кирилла, которого некогда звали в миру Федосием Лаптем, на великий подвиг:

«Не согреши, предписывая свои писания, по своему хотению ухищряя, а не якоже се случилося…»

Монах перекрестился, вынул из кованой медной чернильницы гусиное перо, на заостренном кончике которого влажно блестели бурые чернила, и склонился над налоем:

«Хощу Вам, братие, брань поведати новыа победы, како случися брань на Дону великому князю Димитрию Ивановичю и всем православным христианом с поганым Мамаем и з безбожными агаряны. И възвыси бог род христианскый, а поганых уничижи…»