Усинский тракт

В темноте вспыхивал и гас огонек папиросы. На другом берегу реки изредка слышался голос какой-то птицы. Впереди была целая ночь. Я чувствовал, что момент подходящий, но не хотел торопить события, надеясь, что мой собеседник заговорит первым.

— Хотите, расскажу о себе? — спросил летчик минут через пятнадцать после того, как мы отошли от костра. — Хотите? Ну, слушайте, чем так-то ночь сидеть. Может, интересно) вам будет…

Родился я в одна тысяча девятьсот семнадцатом. Кончил семилетку, фабзавуч, на заводе работал, хотел в институт поступить, но в те годы все авиацией увлекались: Чкалов, Коккинаки, Гризодубова… Подался я сначала в аэроклуб, потом в училище, потом в школу высшего пилотажа, — словом, за несколько месяцев до начала войны служил я в истребительном полку, стояли мы в Белоруссии…

Попал я в звено капитана Антонова Александра Петровича. Хороший был мужик, прямой, справедливый. Пока я новую машину облетывал, он за мной, как нянька за малым дитем, ходил. А жили мы тогда на аэродроме, на казарменном, положении — в ту пору уже в воздухе войной попахивало.

Ну, как война началась, всем известно. Говорено об этом, переговорено. Скажу только, что трепали нас первое время немцы здорово. Третий парень из нашего звена на следующий день войны погиб. Сгорел в воздухе, как свеча, и ничем помочь нельзя было. Стали мы вдвоем с капитаном деталь.

Поначалу бог нас миловал. Сбили на двоих за полмесяца пять фашистов, а у самих только дырки в хвостах, да на крыльях. Первым сплоховал я. Летали мы на прикрытие, встретили на обратном пути девятку «мессеров». Делать нечего, принимаем бой. Капитан мой сразу зажег у немцев головную машину, а я промахнулся. Ну и проиграл атаку. Задымил у меня хвост, как керосином облитый.

Откинул я фонарь, перевалил через борт. Прыжок, конечно, затянул, чтобы не быть мишенью. Метрах в трехстах от земли раскрыл парашют. Огляделся и увидел такое, отчего под сердцем даже закололо: смотрю, драпает мой капитан от немцев во все лопатки.

Но «мессеры» его преследовать не стали, — видно, у них свое задание было. Построились и ушли на восток. А я приземлиться не успел — гляжу, катят через поле два мотоцикла, и в каждой коляске по солдату. Было у меня в пистолете семь патронов. «Ну, — думаю, — последний себе».

И вдруг слышу — жужжит. Поднял голову — летит мой капитан с красной звездой на хвосте назад низко-низко, чтобы «мессеры» не заметили.

Как шуганул капитан очередью с бреющего по мотоциклам, так немцы коляски свои побросали и расползлись по кустам кто куда. Я оглянуться не успел, Александр Петрович — прыг, прыг и уселся рядом со мной. Я бегом к нему, на крыло — и в кабину, а у самого сердце вот-вот из груди выпрыгнет. «Неужели пронесло?» — думаю.

Через двадцать минут были мы уже на своем аэродроме. Ступил я на землю — нету ног подо мной. Не идут. Сел на траву и заплакал. Ребята вокруг собрались, смеются. «Ему, дураку, говорят, плясать надо, а он плачет». А я слова сказать не могу. Сижу и плачу. А капитан стоит в сторонке — курит, улыбается.

Вечером, когда остались мы вдвоем в землянке, говорю я ему:

«Александр Петрович, дорогой ты мой… Ну что я теперь для тебя должен сделать? Хочешь, возьми жизнь мою, вся она твоя, до последней пуговицы».

«Жизнь твоя войне нужна, — говорит мне капитан Антонов. — Для того и спасал тебя, чтобы армия солдата не теряла, а тем более летчика».

Потом лег на койку, заложил руки за голову и говорит:

«У меня к тебе, Сергей, такая просьба. Время сейчас военное, на долгую жизнь рассчитывать не приходится. Ты парень холостой, а у меня жена, дочка. У тебя родители есть?»

«Есть, — отвечаю, — отец в деревне под Тулой живет».

«Ну, вот что, — говорит капитан, — давай друг другу пообещаем: меня убьют — жена молодая поплачет да утешится, век во вдовах сидеть не будет. А вот дочка отца второго не сразу найдет. Словом, прошу я тебя, если живой, конечно, останешься, за Сонюшкой моей доглядеть, пока на ноги она не встанет. А с тобой беда приключится, я твоего старика на себя возьму».

Обменялись мы тогда адресами, обнялись и поклялись друг другу солдатской клятвой.

Проходит дня три. Капитан мой летает, а я на земле «безлошадный» околачиваюсь: нет для меня машины.

Как-то вечером случилось над нашим аэродромом проходить группе «юнкерсов». Бомбить они нас, видно, не собирались — шли куда-то по своим делам. А тут как раз с пятеркой машин возвращался капитан Антонов с задания. Увидел он немцев и рванул на них. Ребята, конечно, за ним.

Вдруг сверху, из-за облаков, вываливает десятка два «мессеров» — прикрытие. Наши на них или внимания не обращают, или не заметили — прут себе на сближение с «юнкерсами», да и только.

Мы с земли смотрим и вдруг видим — начинает наш капитан в сторону от «юнкерсов» забирать. Без единого выстрела. «Что за чертовщина? — думаю. — Ведь сейчас влепят ему «мессеры» с боковой атаки».

Не успели опомниться, клюнул Сашка мой носом, скользнул на крыло — и в штопор.