Ускользающая чистота. Сборник ранних рассказов

Иногда мне кажется что приборов в машине в целом избыточно много. Наверняка они кому-то нужны, но особого смысла в тахометре, когда машина с автоматом, я не вижу. Равно как и в не имеющих особой ценности кроме удовлетворения мальчишеского любопытства показаниях компьютера о расходе топлива на сто километров или пройденного за день пути. Действительно полезными остаются спидометр для предотвращения излише скорого обогащения клана гаишников, и данные о количестве оставшегося бензина. Последнее обычно делают незаслуженно мелким и скрывают где-то в уголке экрана. А жаль, иногда это действительно очень выручает. Правда не тогда, когда мотор начинает неприятно задыхаться. Внутри все сжимается. Не так, конечно, как если бы вы были пассажиром или пилотом самолета и услышали подобные звуки на высоте километра в три над землей, но все равно – не-при-ят-но. Но это вскоре проходит, шум мотора сменяется шелестом шин об асфальт, который кажется нежным и даже приятным на слух. Когда еще доведется услышать такое, если мотор не заглохнет. Интересно, на электромобиле такие же ощущения? Тишина? Скорее бы переходить на электрические двигатели! Тогда бы точно завершение запаса бензина в баке не приветствовалось такой отборной руганью, как звучала сейчас в салоне многострадальной путешественника из Башкирии в Московию. Хоть толкать машину на обочину не пришлось – докатилась сама.

А теперь время занимать униженные позы и размахивать руками в надежде разжалобить хоть кого-то из мчащихся навстречу водителей управляющих бензиновыми механизмами. Толку от дальнобойщика в котором проснулись искорки воспоминаний о взаимовыручке среди дорожного братства сегодня не будет никакого – дизельное топливо не его случай, а на буксире машину с автоматической коробкой тащить – лучше сразу ее тут же и выбросить. А я говорил уже, что на улице прохладно не по-июньски потому что на календаре как раз себе январь? Вот и представляете, какой получится танец? А теперь в голове еще вырисовывается картинка о том, как сядет аккумулятор от мигающей аварийки, как он замерзнет насмерть на своем сидении, как его тело найдут в чужой машине и не поверят написанной от руки доверенности и сдадут в публичный морг (интересно, есть в радиусе 300 километров хоть один морг, или при такой температуре он легко дохранится до весны и на улице?) Нет бы расслабиться и наслаждаться моментом, нет же! Человек завсегда найдет о чем паршивом подумать.

Тормозит? Не верю ушам и глазам…

С гулким воем и скрежетом метрах в ста за его машиной к обочине прижался и по-новогоднему заморгал аварийных десятком лампочек по всему корпусу красно-белый фургон. Из правой двери на землю плюхнулся человек в сапогах и телогрейке и неторопливо направился к его, кажущейся Окой перед Хаммером машинке.

– Загораем, командир?

А то не видно.

– Да уж загорел кажется, полчаса, может больше тут прыгаю

Человек Из Большой Машины останавливается метрах в пяти не доходя, с прищуром смотрит на насквозь замерзшего неместного водителя в тонкой синей курточке, с глубоко засунутыми в карманы джинсов руками и пытающегося поглубже втянуть голову в воротник. Видно и впрям давно тут прыгает. Тут водитель дайльнобойщик разворачивается боком и во всю глотку орет – “Сирёёооонь! Слышь, Сиирёёооонь!” И начинает расстегивать ширинку.

Наверное это чудо, как сквозь шум работающего двигателя можно расслышать еще что-то, но слышится шлепок закрываемой водительской двери и вскоре приближается его напарник.

– Чё случилось-то?

И подождав, пока закончит выписывать свое имя на снегу товарищ, и освободит руки от застегивания молнии, повторяет его действия.

Рассказ не был насыщен деталями о том как именно вышло то, что бензин кончился в таком неудачном месте. Скорее он изобиловал эпитетами, выражающими отношение горе-водителя к этой ситуации в целом, а также к отвлеченным от повседневной жизни понятиям как родина, страна, президент, дорожные рабочие, нефтяники и их добрые матери. Ну и еще всякое. Дальнобойщики кивали без улыбки, присвистывали, понимающе поддакивали, произнося что-то типа “ну ничего ж себе, ну ты дал, эк тебя”. Где-то в середине рассказа железный прут типа монтировки переместился из рук второго водителя в его правый сапог. Интересно, часто им приходится махать такими вот железными прутами, или это все же “оружие устрашения”?

Когда поток эмоционально произносимых слов пошел на убыль, тот дальнобойщик, который был обозначен словом “сирёооонь” радостно растянул губы в добродушной и грубоватой улыбке, открыв ночным башкирским звездам золотой резец и дырку на месте одного из коренных зубов:

– Ну, короче, повезло тебе, паря! Причем сильно! Если б Сане спросонья отлить немедля не приспичило – хрена б мы тут затормозили. А еще, так тебя развудаль, есть у меня канистра бензина. Себе слил, но помогём те – человек же. Да и хрен те кроме нас тут кто остановится да бЕнзина даст в такое время. А до утра ты точно двинешься в такой одежде.

В слове “бензин” ударение он сделал на первом слоге, слегка потянув звук “э”.