Условно пригодные

Частная школа Биля была вознаграждением после третьей попытки изнасилования – притом что не я, а меня хотели изнасиловать.

Тогда я учился в королевском воспитательном доме на Страндвайен, 109, также называвшемся приютом Торупа, но ученики прозвали его «Сухой коркой».

Поскольку совершивший эту попытку Вальсанг был одним из учителей школы и поскольку во всей этой истории оставалось еще много невыясненных обстоятельств, то руководство школы было очень обеспокоено случившимся, и я решил немного надавить на них.

К этому моменту я понял, что оставаться там больше нельзя. Оскар Хумлум, мой единственный друг, спасший меня в телефонной будке, был тоже из детдома и провел там на год больше меня; он смог выжить только потому, что на спор ел за деньги все что угодно, ему давали крону за червяка и пять крон за лягушку. Так что было ясно – ничего хорошего нас там не ждет.

В это время у меня возникли первые сложности со временем, и вечером в тот день, когда он меня спас, я пытался объяснить ему, что время в школе закручивается вниз по спирали. Поскольку мы оба были свидетелями в этом деле, нам, чтоб оттуда выбраться, надо было попробовать заключить с ними сделку.

Казалось, он не слышит меня, он мечтал о том, чтобы стать поваром на пароме, который ходит в Швецию. Я подумал, что, может быть, он надеется в ближайшее время найти место ученика. Он не отвечал мне, лишь качал головой, и позже, в канцелярии, он тоже ничего не говорил, но одним своим присутствием оказывал на них определенное давление. Они пообещали, что попробуют устроить меня в частную школу Биля, которая в последние годы время от времени принимала детдомовских детей с проблемами поведения и общения и была на хорошем счету.

* * *

Об этом я рассказал Катарине во время нашего второго разговора в библиотеке, в тот день, когда нас обнаружили и разлучили.

– Я помню, как ты появился,- сказала она.- Ты был совсем маленьким.

Тут я объяснил ей, что, когда меня перевели в пятый класс школы Биля – притом что по возрасту я должен был учиться в шестом,- я весил двадцать три килограмма в одежде и без ботинок. Рост мой тогда был сто двадцать восемь сантиметров, и городской врач уверял всех, что это не врожденный дефект, а объясняется тем, что в «Сухой корке» плохо кормили. К тому же иерархия в той школе была такова, что принятый позже всех, к тому же из детдома, оказывался на самой нижней ступеньке, даже ниже тех, кто жил дома. Таким доставались одни остатки, когда в середине дня подавали горячий обед, и это со временем становилось невыносимо, так как обеденная порция была самой большой и на ней надо было продержаться до утра.

Поэтому в школе Биля я за первый год вырос на двадцать пять сантиметров и набрал семнадцать килограммов. И хотя у меня сильно болели кости и даже иногда поднималась температура, я совсем не жалел об этом.

Она читала вслух письмо, которое держала в руках: «Короткие мгновения, которые длятся вечность». Она попросила меня растолковать ей это.

Почему там было так написано?

Ведь я почти совсем не умел говорить, когда попал в воспитательный дом. В интернате Химмельбьергхус и в тех детских домах, где мне пришлось жить до этого, хватало очень небольшого количества слов.

Первые полгода на уроках не приходилось говорить вообще, потом усваивалась основа. В школе Биля язык окончательно формировался.

Перенимался их язык, язык учителей и школы,- своему было неоткуда взяться. Сначала это воспринималось как освобождение, как выход, как путь. Единственный путь к жизни.

Лишь много позже начинаешь понимать, что место, куда тебя впустили,- это туннель. Из которого тебе никогда уже больше не выбраться.

– «Короткие мгновения, которые длятся вечность». Что он мог иметь в виду? – спросила она.- Тот, кто написал письмо?

А имелось в виду здесь то, что время – это нечто такое, что надо удерживать, и впервые мы проверили это в том месте, где железная дорога на Хорнбек пересекала территорию воспитательного дома.

Открытие, связанное со временем, сделал Оскар Хумлум. Тогда я думал, что это игра, а позже понял, что он болен, что мы оба больны.

Его игра состояла в том, чтобы погружаться в себя.

«Сухая корка» была школой для способных детей, у которых возникли проблемы, потому что они существовали без достаточно жестких рамок. Потому что они были из неполных семей или семей алкоголиков. Школа как раз и обеспечивала им те рамки, которых им недоставало. Взять, например, то, как детей укладывали спать в большой спальне – под простыней и тонким одеялом, заправленным под матрас, когда круглый год были открыты оба окна, а зимой выдавали лишь одно дополнительное одеяло.

Спустя некоторое время большинство уже было в состоянии вынести все что угодно, и если я слишком долго не мог привыкнуть к этому, то лишь потому, что недоедал.