Усман Юсупов

Бывшие работники аппарата ЦК вспоминают, и отнюдь не с одной лишь забавной стороны, как устраивал им Усман Юсупович экзамен — проверял, хорошо ли усвоили они новый алфавит, основанный не на латинской, как было до 1940 года, а на русской графике. Он требовал еще до принятия Верховным Советом Узбекистана соответствующего закона, чтобы официальные бумаги подавались ему, написанные новым алфавитом. Сам изучил его прежде других; в третий раз в жизни, как он говорил, учился писать. Немаловажно и то, что Юсупов приветствовал работников-европейцев, которые изучали и знали узбекским язык.

Центральный Комитет вникал в работу вузов. На бюро слушали вопросы о постановке учебной работы в транспортном институте — там прижились с благословения дирекции люди несостоятельные как преподаватели. В медицинском, педагогическом институтах и даже в университете изучение основ марксизма-ленинизма осуществлялось поверхностно. Кафедры эти не занимали ведущего положения. Здесь уже Юсупов был задет едва ли не лично.

— Я сам каждый вечер с девяти до десяти сижу над классиками!

То была святая правда, а не заявление ради красного словца. Неукоснительно и, что уже попросту трогательно, даже в последнее десятилетие своей жизни, на скромной должности директора совхоза, штудировал Юсупов сочинения Маркса, Энгельса и Ленина. Был в этом и сознательный расчет: показать пример подчиненным. Их не только удивляло, но и звучало упреком, когда Юсупов к месту цитировал «Критику Готской программы», которую кое-кто уже позабыл, а кое-кто до нее так и не добрался.

Ученые были той категорией людей, в чьих руках видел он будущее. Юсупов знал по именам всех докторов наук, а их к 1940 году было уже более ста, и, пожалуй, всех кандидатов наук, особенно вышедших из местной среды. В начале предвоенного года он пришел на торжественное заседание, посвященное учреждению Узбекского филиала Академии наук СССР. С гордостью сказал о том, что вот сейчас в республике уже семьдесят пять научно-исследовательских учреждений, в которых занято более трех тысяч научных работников. Увлекся, как всегда, забыл о написанном тексте, начал говорить о перспективах, о том, что намечает сделать для развития науки Центральный Комитет, мечтать о будущем, фантазировать вслух. Люди, привыкшие верить строгим научным фактам, слушали его тем не менее увлеченно, заряжались его верой и осуществимость всего, о чем он говорил.

Да, будут шуметь волны обильных водохранилищ, пойдет ток электростанций, и Чарвакская плотина перегородит в самом узком месте горное ущелье, по которому бежит Чирчик; за ней — огромная голубая чаша, наполненная чистейшей в мире водой, а вокруг моря будут построены дома отдыха, пионерские лагеря. И помчатся из столицы электрички к этой зоне здоровья и отдыха. В Голодной степи возродятся сотни тысяч гектаров веками страдавшей от зноя, разъеденной солью земли. Там вырастут поселки с городскими домами и асфальтовыми дорогами. Хлопок на полях будут убирать машины.

Действительность, как всегда, обгоняла мечту. Юсупов не предполагал, что в составе Узбекской академии наук, чьи учреждения составят целый город, будет первый на Востоке институт ядерной физики с атомным реактором и один из крупнейших в стране электронно-вычислительных центров.

Кое в чем он оказался наивен. Очень хотелось ему, чтобы вдоль улицы Навои в Ташкенте был проложен широкий канал и чтоб по этому каналу ходил речной трамвай, как к Москве, и чтоб катали детей на этом речном трамвае, а по берегам были чайханы и кафе-мороженое.

Нет, он не был розовым мечтателем. Его фантазия строилась на вере в безграничные возможности социализма.

Он говорил об этом, подчас излишке выспренне, даже за домашним воскресным столом, иногда прервав пение, живую беседу, шутки, беззлобное пикирование, на которые были так горазды люди искусства, засиживавшиеся порой допоздна. Камиля Яшена, в ту пору еще очень молодого по возрасту, Юсупов называл наследником Хамзы. Яшен создал пьесы, прослеживающие судьбы народа в новых, послереволюционных условиях, — судьбу узбекской женщины, в нелегкой борьбе утвердившей свое человеческое достоинство. Яшен был автором либретто первой узбекской национальной оперы «Буран», музыку к которой написали М. Ашрафи (тогда подчеркивали: композитор-комсомолец) и профессор С. И. Василенко. Главную женскую партию в опере исполнила Халимахон Насырова, супруга Яшена, одна из первых узбекских актрис.

Дружбу с ними, дружбу с поэтом Шейх-заде, с композитором Тохтасином Джалиловым, с людьми театра — Мамаджаном Рахмановым и его женой Шаходат-ханум, Кантаром Атабаевым, Саодат Кабуловой, Халходжой Тохтасыновым, Мамурджаном Узаковым Юсупов сохранил на года. Меньше всего было похоже это на меценатство, хотя, что греха таить, мнение первого секретаря ЦК, его зрительское или читательское отношение к артисту или поэту не могло не учитываться и художественными советами, и прессой. Но опять же, к чести Юсупова, все, чью игру, пение, стихи, книги он любил, были действительно талантливыми людьми: они доказали это не раз и весьма убедительно.