Усман Юсупов

Скажут, частная благотворительность, впечатляющие жесты, которые характеру Юсупова не были тоже чужды (по пути в Москву раздавал жителям степей чай в пачках; детишкам, игравшим возле колхозных школ тряпичными куклами, дарил надутые автомобильным насосом футбольные мячи. Кстати, покупалось все это — и чай, и мячи, и иное — на собственные деньги, они у Юсупова никогда не залеживались). Все это было бы, наверное, так, если бы первый секретарь ЦК КП(б) Узбекистана с еще большим рвением и отдачей душевных сил не заботился о детях войны, коли о них сейчас речь, — всех без исключения. Десятка тысяч их прошли через центральный эвакопункт Узбекистана, и ни одни не погиб, ни один не остался обездоленным.

Отношение к детям у Юсупова было особенным; в этом проявилось приметное свойство характера чадолюбивого народа. По его предложению, едва в Ташкент начали прибывать вагоны с эвакуированными, была создала при Совнаркоме комиссия по устройству и воспитанию детей войны. Юсупов выступил перед активистами, которые вошли в ее состав:

— К этим детям у нас должно быть отношение как к собственным, родным. Только негодяй и паразит может смотреть на этих детей с пренебрежением, только заклятый враг людей может пренебрегать нуждами этих несчастных детей, не помогать им. Можно и нужно поработать дополнительные часы, создать специальные фонды, организовать сбор домашних вещей, осуществить ряд других серьезных мероприятий по воспитанию и устройству детей.

И тут же еще одно предложение, в котором — весь Юсупов:

— Я думаю, у нас есть полная возможность приютить не только тех эвакуированных детей, которые прибыли в Узбекистан, но и собрать их по всей линии железной дороги, до Куйбышева включительно. Надо сейчас, не медля ни единого дня, послать своих представителей, собрать застрявших в дороге детей, захватить для них еду и одежду и привезти их в Узбекистан.

И исконное чадолюбие свое, и высокий интернационализм, рожденный в советские годы, проявил тогда узбекский народ. Всем известна стала семья вовсе не стремившегося к славе ташкентского кузнеца Шамахмуда, который вместе со своей женой Бахри усыновил тринадцать детей разных национальностей. Все они достойно носят одну и ту же фамилию — Шаахмедовы.

Детей дошкольного возраста взяли в свои семьи тысячи жителей Узбекистана. В их числе была и Фаина, которая так и выросла в доме у Юсуповых.

То был единый общенародный порыв, и, не умаляя значения его, хочется напомнить, что главная тяжесть забот о детях войны легла все же на плечи Советского государства; это оно выходило, выкормило, выпустило в большую жизнь многих и многих сирот.

Да что скрывать, у Юсупова была возможность, пусть это звучит не совсем лестно, облагодетельствовать кого-то, но давайте учтем, что в равной мере он, человек, призванный решать общегосударственные проблемы, как никто другой, имел право пройти мимо отдельного случая, сделать из него и множества подобных выводы, принять меры, касающиеся всех, а не единиц. Он занимался этим весьма успешно, но он не мог оставить страдающего человека, если тот попадался на глаза.

Осенью, не доезжая Коканда, он заметил у дороги изможденного, обросшего бородой человека. Тот лежал, глядя на мир безучастными темными глазами.

— Останови, сынок, — велел он Орде. — Узнай, кто и что.

— Еврей из Одессы. Три дня не ел, говорит, — доложил Виктор.

— Позови.

Юсупов пожал его ладонь: узловатые пальцы, иссеченные черными порезами.

— Кто по специальности?

— Шорник. Могу даже портным быть, если надо.

— Надо, а ты валяешься на дороге, ай-ай.

— Семью искал. Сказали, где-то здесь. Жена, дочка. Ходил, ходил — разве найдешь? Сил нет.

— Мы найдем.

— А-а, это вы мне только говорите.

— Дай-ка ему поесть, Виктор.

Человек затрясся, увидев лепешку, колбасу, чай. (Орда всегда возил два термоса, с зеленым и черным.)

В первом же колхозе Юсупов сдал его с рук на руки председателю:

— Вот нужный для тебя человек. Он и хомуты починит, и штаны сошьет.

Недели две спустя проезжали неподалеку от тех мест.

— Заверни-ка в колхоз.

Шорник жил в маленькой комнатке уже вместе с семьей. Суетился, хлопотал, угощая высокого гостя — теперь-то он знал, кто это — чаем.

Он любил делать хорошее, любил, чтоб радовался народ, но не упускал случая обрадовать, если мог, и одного человека. Первый узнал, что писатель Василий Ян — тот тоже был в эвакуации в Ташкенте — отмечен за роман «Чингисхан» Сталинской премией.

— Владимир Иванович, — попросил помощника Попова, — приведи-ка Яна сюда.

Во времени, как обычно, не ориентировался, и Попов возразил:

— Поздно, Усман Юсупович. Одиннадцатый час.

— Найди.

В темноте привезли счастливого Яна-Янчевецкого.

— С вас суюнчи[11], — сказал Юсупов, смеясь.