Успех

И вот он опять сидит в глубоком кресле и в который раз взвешивает все за и против, хоть уже давно все взвесил. Если он сейчас продаст «комодик», то радости от этого будет немного, если не продаст, тоже радости мало. Он подумал: «Да, нелегкое нужно принять решение, а времени в обрез». Завтра рано утром он должен пойти к голландцу либо расстаться с мечтой о яично-желтом доме на Барерштрассе. Он подумал также, что утро вечера мудренее, и что другой такой возможности разбогатеть может и не быть, и что он уже не молод. И еще о том, что тот не накопит талера, кто не хранит пфеннига. Он живо представил себе, как в черном сюртуке из добротного сукна впервые предстанет перед жильцами своего дома в качестве нового владельца. И еще — как он сообщит о своей покупке приятелям по «Клубу любителей игры в кегли». Они станут насмехаться над ним, но сами будут здорово злиться; он им во всей красотище распишет свой новый дом, и они будут помирать от зависти.

Антиквар Каэтан Лехнер поднялся и, кряхтя, стал одеваться. Вот она радость от детей! Жаждешь близкому человеку душу излить, а приходится, на ночь глядя, в зимнюю стужу тащиться куда-то. Он отправился в «Клуб любителей игры в кегли», твердо решив не рассказывать там ни о «комодике», ни о покупке дома: если он проговорится, они станут над ним потешаться.

Но потом не удержался, обо всем рассказал приятелям, и они потешались над ним.

В тот вечер он изрядно выпил и по пути домой на чем свет стоит честил своего сынка Бени, этого подонка, красного пса. Войдя в переднюю, он услышал ровное дыхание спящего сына. И хоть Каэтан Лехнер был сильно пьян, он, не зажигая света, снял резиновые сапоги и осторожно, чтобы не разбудить мальчика, добрался до своей кровати. И уже в полусне тихонько напевал давно забытую песенку. «Эй, старуха, не дури».

18

Керамическая фабрика

Вернувшись в Мюнхен после бракосочетания с Крюгером, Иоганна попыталась заняться графологией. В Гармише у нее иногда появлялась неодолимая потребность вновь сидеть перед своим аппаратом и со страхом ждать того мига, когда в очертаниях букв выкристаллизуется характер писавшего. Но теперь, очутившись у себя в комнате, сидя за письменным столом и глядя на окружавшие ее предметы, на книги по специальности, она не находила во всем этом ни смысла, ни радости. И прежде всего в себе самой. Она вспомнила, как Гейер действовавшим ей на нервы голосом спросил: «Да, на каком основании?» Вспомнилась его дурацкая манера моргать глазами. И ее опрометчивый ответ: «Я выйду за него замуж». Она попыталась представить себе лицо Жака Тюверлена, тетушки Амстсридер, лица знакомых из гармишского Палас-отеля, когда они прочтут в газетах о ее замужестве. «Похоже, я сделала глупость, сделала глупость», — повторяла она про себя, и на лбу у нее обозначались три вертикальные морщинки. «Похоже, я сделала редкую глупость», — произнесла она неожиданно громко, вслух. В следующие два дня она, собственно, без всяких причин, отказалась от нескольких заказов и без большой охоты занялась теоретическими вопросами графологии. И когда г-н Гесрейтер вторично предложил ей осмотреть его фабрику, она подумала, что это очень кстати. Фабрика «Южногерманская керамика Людвиг Гесрейтер и сын» находилась в пригороде Мюнхена. Это был огромный, красный и отвратительный на вид корпус. Гесрейтер водил Иоганну по чертежным залам, конторским помещениям, машинному отделению, мастерским. На фабрике г-на Гесрейтера в большинстве своем работали девушки, пятнадцати-семнадцатилетние заморыши. Все здание было пропитано кисловатым запахом. В мастерских этот запах был таким сильным и стойким, что Иоганна невольно спрашивала себя, смогут ли эти люди хоть когда-нибудь вытравить его из одежды и тела. Во время осмотра фабрики Гесрейтер говорил без умолку, шутил. И хотя было жарко, так и не снял шубы. Рабочие его любили. Он говорил с ними на диалекте, беседовал о всякой всячине. Они охотно отрывались от дела, чтобы поболтать с ним, и вообще относились к нему с симпатией, особенно девушки. А вот в конторе его встретили куда менее приветливо. Когда хозяин и его гостья собрались уходить, служащие конторы даже не пытались скрыть своей радости.