Под руководством Хун Тайюэ члены коммуны принялись загонять всю ораву в стоявшие пятью рядами двести загонов. Это был сплошной хаос и столпотворение. Со своим низким коэффициентом умственного развития имэншаньские свиньи привыкли пастись на воле и не понимали, что в свинарниках будут жить счастливо в своё удовольствие. Им, видимо, казалось, что свинарники — это бойня, и они орали во всю глотку, визжали, налетали друг на друга и толкались, шарахались в панике во все стороны и на исходе сил дрались, как загнанные в угол звери. Ху Бинь, наделавший немало пакостей, когда я был волом, получил от обезумевшей белой свиньи удар в низ живота, хлопнулся навзничь, потом с большим трудом сел, постанывая, бледный, весь в холодном поту. Этот обиженный судьбой тип с тёмной душонкой был высокого мнения о себе, везде совал свой нос, но всегда расплачивался за это. Вот уж правда, и ненависть вызывает, и жалость. Ну ты, наверное, помнишь, как я, когда был волом, отделал паршивца старого на песчаных отмелях Великого канала? Несколько лет его не видел — он ещё больше постарел, зубы повыпадали, стал шепелявить. А я-то вон, всего полугодовалый подсвинок, в самом расцвете сил, золотое времечко. Так что не говори, что перерождения — сплошные мучения, есть в них и положительные стороны. Ещё один боров с отгрызенным наполовину ухом и железным кольцом в носу, разозлившись, укусил за палец Чэнь Дафу. Этот негодяй, который одно время путался с Цюсян, притворно возопил, будто ему всю руку отхватили. В отличие от мужчин, от которых было мало толка, несколько женщин среднего возраста — Инчунь, Цюсян, Бай Лянь и Чжао Лань — действовали неторопливо. Звонко цокая языком, согнувшись и выставив руки, они с приветливыми улыбками приблизились к загнанным в угол животным. От имэнских воняло невыносимо, но женщины не испытывали отвращения, лишь искренне улыбались. Свиньи ещё испуганно похрюкивали, но уже не шарахались в панике, женщины тянули к ним руки, касались их тел, не боясь испачкаться, почёсывали. Как человек падок на восхваления, так и свинье не устоять перед почёсыванием. Их боевой задор в минуту испарился, они жмурились от удовольствия, покачивались и сползали на землю. Женщинам оставалось лишь поднимать этих сдавшихся перед добрым отношением свиней и, почёсывая их на ходу между ног, доставлять в свинарник.
Хун Тайюэ осыпал женщин похвалами, а действовавших безрассудно и грубо мужчин — язвительными насмешками.
— Что, свинья хозяйство откусила? — подступил он к охавшему Ху Биню. — Распустил тут нюни, вставай давай, позорник, и в сторону! — Потом повернулся к истошно вопившему Чэнь Дафу: — А ты, мужчина называется, да если бы пару пальцев отхватили, и то не стоит хныкать!
— У меня производственная травма, секретарь, — блеял Чэнь Дафу, держась за палец. — Мне от казны деньги на лечение и питание положены!
— Ну-ну, валяй домой и жди, когда госсовет и центральный военный комитет партии вертолёт за тобой пришлют, чтобы забрать в Пекин на лечение, — хмыкнул Хун Тайюэ. — А там, чего доброго, и глава ЦИК тебя примет!
— Ты, секретарь, не зубоскаль, — отвечал Чэнь Дафу. — Я хоть и небольшого ума человек, но доброе слово от пакости отличить могу!
Тут Хун Тайюэ плюнул ему прямо в лицо, да ещё и пинка под зад дал.
— А ну катись отсюда, мать твою! — взъярился он. — А таскать втихаря, с бабами якшаться ума хватает? И лишний трудодень отспорить тоже не дурак? — И пнул Чэнь Дафу ещё раз.
— Коммунист, и драться? — заорал тот, отскочив.
— Коммунисты добрых людей не бьют, — заявил Хун Тайюэ. — А вот с такими бездельниками, как ты, только пинком и сладишь. Убирайся с глаз моих долой, смотреть на тебя тошно! Учётчик второй малой бригады здесь? Всем, кто участвовал в ловле свиней, кроме Ху Биня и Чэнь Дафу, поставь по полдня. А этим двум не ставь!
— Это на каком основании? — заорал Чэнь Дафу.
— Это с какой стати? — вторя ему, взвизгнул Ху Бинь.
— А с такой стати, что глаза бы мои вас не видели!
— Трудодни, трудодни, это же для члена коммуны самое важное! — Забыв о ране, Чэнь Дафу сжал больную руку в кулак и, вопя, стал махать перед носом Хун Тайюэ. — Трудодни удерживаешь, хочешь, чтобы у меня жена с детьми с голоду подохли? Сегодня же вечером вместе с ними к тебе спать приду!
— Думаешь, я в страхе вырос? — презрительно глянул на него Хун Тайюэ. — Да я несколько десятилетий в революционном движении, каких только строптивых людишек не видывал. Может, с кем другим твои приёмчики и пройдут, пёс паршивый, но не со мной!
Хотел было поскандалить вслед за Чэнь Дафу и Ху Бинь, но его жена Бай Лянь закрыла ему рот пухлой, измазанной в свином навозе рукой и с улыбочкой на лице обратилась к Хун Тайюэ:
— Не опускался бы ты до него, секретарь.
Разобиженный Ху Бинь скривил рот и еле сдерживался, чтобы не разрыдаться.
— Поднимайся давай! — рыкнул на него Хун Тайюэ. — Или ждёшь, что за тобой паланкин с четырьмя носильщиками пришлют?
Ху Бинь недовольно встал и, втянув голову в плечи, побрёл домой за высокой и статной Бай Лянь.