Устал рождаться и умирать

Вина, вина, вина! Людям давно уже не терпелось приступить к еде, все торопливо вскочили, звонко чокаясь чашечками. Потом суматошно расселись, схватили палочки для еды и нацелились на то, что давно уже приметили. По сравнению с огурцами и редиской полоски жареного хвороста казались деликатесом, поэтому бывало, что две пары палочек сцеплялись в борьбе за одну полоску. Прожорливость Мо Яня была притчей во языцех, но в тот вечер он вёл себя, можно сказать, элегантно. Искать причину этого надо было, прежде всего, в Пан Канмэй. Хоть его и пересадили, сердцем он находился за главным столом. Очарованный студенткой, он то и дело поглядывал в её сторону, как сам признаётся в своих путаных письменных изъявлениях:

С того момента, как я увидел Пан Канмэй, сердце моё растаяло. Все, кого я раньше почитал красивыми, как небесные феи — Хучжу, Хэцзо, Баофэн, — вдруг стали невозможными простушками. Только вырвавшись за пределы Гаоми, можно было найти таких красавиц, как Пан Канмэй, — высокие и стройные, прекрасный лик, белоснежные зубы, звонкий голос, лёгкий аромат…

Как мы рассказывали ранее, напился Мо Янь с одной стопки, и Сунь Бао отволок его за шиворот на кучу гнилого сена рядом с костями подохших свиней. За главным столом Цзиньлун одним глотком осушил полчашки, и его застывший взгляд тут же оживился.

— Поменьше бы ты пил, сынок, — озабоченно пробормотала Инчунь.

А у Хун Тайюэ в голове уже был готовый план.

— На всём, что было до сего дня, ставим точку, Цзиньлун, — сказал он. — Начинается новая жизнь. В грядущих представлениях ты должен хорошо исполнить мне свою арию.

— Эти два месяца в голове будто заклинило, — признался Цзиньлун. — Всё было как в тумане. А сейчас будто прояснилось, облегчение наступило. — Подняв чашку с вином, он чокнулся с Пан Ху и его женой. — Секретарь Пан, тётушка Ван, спасибо, что прибыли на мою свадьбу, и за дорогие подарки спасибо. — Потом обратился к Пан Канмэй: — Вы, товарищ Канмэй, студентка, интеллигент высшего разряда, будем признательны вашим руководящим указаниям по работе нашей свинофермы. Прошу без церемоний, вы изучаете животноводство, так что если уж вы в чём не разбираетесь, значит, и никто не разберётся.

Так завершилось время, когда Цзиньлун прикидывался безумным. Вскоре пройдёт и душевное расстройство Цзефана. Восстановивший способность контролировать ситуацию Цзиньлун стал произносить надлежащие тосты и благодарить тех, кого следовало. В конце концов он перестарался, как говорится, «нарисовав змею, пририсовал ноги» — подошёл поздравить Хэцзо и Цзефана, пожелав им счастья и преданности друг другу до конца дней. Хэцзо сунула Цзефану картину с Председателем Мао и встала, держа обеими руками чашку с вином. Луна вдруг поднялась на целый чжан, немного сжалась в размере, и под пролившейся ртутью её света всё вокруг предстало особенно чётко. Из кучи сена показались головы хорьков, любующихся необычным пейзажем, под ногами людей зашмыгали в поисках пищи осмелевшие ежи. Рассказывать долго, а произошло всё очень быстро. Всё вино из чашки Хэцзо выплеснула прямо в лицо Цзиньлуну, а саму чашку швырнула на стол. Эго неожиданное происшествие заставило всех застыть в изумлении. Луна подскочила ещё на один чжан, разливая по земле переменчивый, как ртуть, свет. Хэцзо закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Дочка, дочка… — крякнул Хуан Тун.

— Хэцзо, ты что?! — воскликнула Цюсян.

— Ах, эти несмышлёныши… — вздохнула Инчунь.

— Секретарь Пан, давайте, давайте, пью за ваше здоровье, — засуетился Хун Тайюэ. — Это они повздорили слегка. Слышал, вы на фабрике набираете рабочих по контракту, хочу вот замолвить слово за Хэцзо и Цзефана. Пусть сменят обстановку — молодые, талантливые, нужно дать им возможность подзакалиться…

Тут Хучжу схватила стоявшую перед ней чашку и выплеснула в сидевшую напротив сестру:

— Ты что это делаешь, а?

Никогда не видел Хучжу такой злой, даже в голову не приходило, что она может так разозлиться. Вынув платок, она принялась вытирать Цзиньлуну лицо. Тот отталкивал руку, но она подносила её вновь. Эх, хоть я свинья и разумная, эти симэньтуньские девицы всю голову задурили. А шалопай Мо Янь выбрался тем временем из кучи сена, добрался до стола, покачиваясь, как мальчонка на привязанных к ногам пружинках, схватил чашку с вином, высоко поднял и, подражая то ли Ли Бо, то ли Цюй Юаню, хрипло заорал:

— Луна, луна, твоё здоровье!

И выплеснул вино в её сторону. Словно зеленоватая завеса растянулась в воздухе. Луна резко опустилась, потом снова неспешно поднялась на обычную высоту, как серебряное блюдо, равнодушно взирая на мир людей.