Устал рождаться и умирать

На время я позабыл о прошлой жизни, и мне было наплевать, что ждёт дальше. Настоящий хряк, я задрал передние ноги и взгромоздил их на спину Любительницы Бабочек… «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла» — загремела песенка о соломенной шляпе. На фоне быстрого и насыщенного ритма выделился и вознёсся в поднебесье выразительный и сочный тенор: «Мамина шляпа улетела на луну, любовь и идеалы унесла на луну». Остальные самки, ничуть не ревнуя, ухватили друг дружку за хвостики, образовали хоровод и под песенку о шляпе закружились в танце вокруг меня и Любительницы Бабочек. Абрикосовая роща наполнилась криками птиц, разгорелась алая заря. Моя первая случка прошла без сучка и без задоринки.

Слезая с самки, я увидел Симэнь Бай. Она шла вразвалку с вёдрами корма на коромысле, опираясь на длинный половник. Собрав последние силы, я перемахнул через стену к себе в загон и стал ждать кормёжку. От запаха чёрных бобов с отрубями весь слюной изошёл. Оголодал. Над стеной показалось красное в лучах зари лицо урождённой Бай. Глаза были полны слёз, когда она проговорила, задыхаясь от охвативших чувств:

— Ах, Шестнадцатый. Цзиньлун с Цзефаном поженились, ты тоже — все стали взрослые…

ГЛАВА 30

Cяосань чудом остаётся в живых. Эпидемия рожи приводит к массовому падежу свиней

В восьмом месяце стояла страшная духота и дожди поливали, будто разверзлись хляби небесные. От осенних вод канава рядом с фермой разлилась, земля разбухла, как поднявшееся тесто. Несколько десятков подтопленных абрикосов начисто сбросили листву и стояли жалкие, готовые умереть. Служившие балками в загонах стволы тополя и ивы дали длинные отростки, а стебли гаоляна, из которых были сплетены загородки, густо покрылись сероватой плесенью. Свиной навоз и моча забродили, над фермой стоял гнилой дух. Лягушки, которым самое время было готовиться к зимней спячке, снова стали спариваться, и от разносившегося вечерами с полей кваканья свиньи не могли заснуть.

Недавно в далёком Тайшане произошло сильное землетрясение, его отзвуки докатились и до нас. Десяток с лишним загонов с некрепкими фундаментами обвалились, у меня стены тоже поскрипывали. А ещё метеоритный дождь случился: большущие падучие звёзды, погромыхивая и переливаясь режущим глаза светом, прочерчивали черноту небосвода и обрушивались на содрогавшуюся землю. К этому времени двадцать три из понёсших свиноматок, толстенных, с налитыми сосками, вот-вот должны были принести приплод.

Дяо Сяосань по-прежнему обитал за стенкой. После нашей схватки он ослеп на правый глаз и плохо видел левым. Это была беда, и я об этом глубоко сожалел. Как-то весной, когда две свиноматки так и не понесли после многократных случек со мной, я решил попросить его спариться с ними и тем самым принести извинения. Никак не ожидал, что он угрюмо заявит:

— Эх, Шестнадцатый, Шестнадцатый, воина можно предать смерти, но нельзя подвергать позору![207] Да, я потерпел поражение и признаю это, но прошу вести себя достойно, зачем так издеваться надо мной!

Его слова глубоко тронули меня, я невольно взглянул по-новому на бывшего соперника. Сказать по правде, со времени поражения в схватке с ним произошли глубокие перемены. Прожорливость и болтливость как рукой сняло. Но, как говорится, беда не приходит одна, на его голову должна была обрушиться ещё большая неприятность.