Устал рождаться и умирать

— А как же, — гордо отвечала она. — Не успела произвести их на свет, как толпа покупателей уже чуть ворота не снесла. В конце концов хозяйка продала их секретарю парткома Люйчжэня Кэ, начальнику отдела промышленности и торговли Ху и начальнику отдела здравоохранения Ту, по восемьдесят тысяч за каждого.

— Разве не за сто? — снова ледяным тоном переспросил я.

— Предлагали сто, но хозяйка скинула всем по двадцать тысяч. Она не такая жадная.

— Мать его, — выругался я, — разве это дело щенков продавать? Это же…

— Дядя! — резко прервала меня сестра.

— Ладно, молчу, — вполголоса сказал я, а потом громко обратился к собачьему собранию: — Всем плясать, петь, пить!

Подошёл с двумя бутылками пива востроухий поджарый немецкий доберман с лысым хвостом. Открыл бутылки зубами, потекла пена и разнёсся пивной аромат.

— Выпей, начальник, — предложил он.

Я взял бутылку, и мы сдвинули их.

— До дна!

Засунув бутылку в рот и держа её двумя лапами, мы с бульканьем опорожняли их. Собаки беспрерывно подходили выпить за меня, я не отказывался, и очень скоро за спиной образовалась целая куча бутылок. Клубочком подкатилась маленькая белая пекинеска с заплетёнными на голове косичками, «бабочкой» на шее и ветчинной сосиской в зубах. От пекинески шёл тонкий запах духов «Шанель № 5», длинная шерсть отливала серебром.

— Начальник… — обратилась она ко мне, чуть запинаясь. — Отведай ветчинных сосисок.

Тонкими зубками она сорвала оболочку и двумя лапами поднесла сосиску к моему рту. Я принял подношение, откусил кусочек с грецкий орех и стал неторопливо, величественно жевать. Мы с моим заместителем Ма чокнулись бутылками.

— Как тебе эта партия сосисок? — спросил он.

— Недурной вкус.

— Мать его, я велел им принести ящик попробовать, так они все двадцать умыкнули. Вот завтра будет незадача для сторожа старины Вэя, — не без самодовольства хмыкнул Ма.

— Замначальника Ма, хочу выпить… за тебя… — кокетливо протявкала пекинеска.

— Это Мэри, начальник, только что из Пекина приехала, — указал на неё Ма.

— Кто твой хозяин? — спросил я.

— Моя хозяйка — Гун Цзыи, одна из четырёх первых красавиц Гаоми! — хвастливо заявила пекинеска.

— Гун Цзыи?

— Заведующая гостевым домом!

— A-а, эта.

— Мэри умная и сообразительная, в людях разбирается, по мне, так сделать бы её твоим секретарём, начальник, — многозначительно ввернул Ма.

— К этому вопросу мы вернёмся, — сказал я.

Было видно, что моё прохладное отношение стало для Мэри ударом. Покосившись на пьющих и жрущих у фонтана псов, она пренебрежительно фыркнула:

— Некультурные вы здесь, в Гаоми. Вот мы, пекинские собаки, на party лунного света являемся в шикарных украшениях и прекрасно проводим время. Все танцуют, говорят об искусстве. Если пьют, так красное вино понемножку или воду со льдом. Едят маленькие сосисочки на зубочистках, можно поесть и поговорить. Не то что эти, ты только глянь, сами чёрные, лапы белые…

Я посмотрел на местную дворнягу, которая устроилась неподалёку с тремя бутылками пива, тремя кусками ветчины и кучкой долек чеснока. Глотнув пива, она откусывала ветчины, потом захватывала лапой дольку чеснока и отправляла в рот. Звучно чавкала, будто вокруг никого нет, целиком отдаваясь наслаждению едой. Рядом с ней две дворняги уже изрядно нагрузились. И на луну завывали, и сыто рыгали, и несли всякую чушь. В душе я, конечно, был этим недоволен, но меня коробило от мелкобуржуазного духа пекинесочки.

— Как говорится, попал в деревню — следуй местным обычаям, — сказал я. — Раз приехала в Гаоми, первым делом научись есть чеснок!

— Боже мой! — делано воскликнула она. — Он же такой жгучий! А запах!

Я задрал голову, глянул на луну и понял, что пора. В начале лета дни длинные, ночи короткие. Ещё час, и запоют птицы, и на площади появятся люди — кто с клеткой, чтобы прогулять любимую птицу, кто с мечом поупражняться…

— Давай распускать собрание, — похлопал я по плечу Ма.

Тот отшвырнул бутылку, задрал морду к луне и пронзительно свистнул. Собаки побросали бутылки с пивом и, пьяные или нет, встряхнулись, чтобы услышать, что я скажу. Я вскочил на постамент:

— На этом собрание закончено, чтоб через три минуты на площади никого не было. О времени следующего собрания сообщим. Разойдись!

Ма свистнул ещё раз, и вся свора, волоча отяжелевшие животы, разбежалась кто куда. Поднабравшиеся тоже убрались нетвёрдой походкой, падая, перекатываясь и снова поднимаясь, — задержаться не посмел никто. Третья сестра с муженьком — они перенесли своих отпрысков за шкирку в качественную импортную японскую коляску, которую один толкал, другой тянул, — скрылись. Трое щенков стояли в коляске, держась за борта, и повизгивали от возбуждения. Через три минуты над только что полной шума и гама площадью повисла тишина, лишь поблёскивали разбросанные пивные бутылки, разносился аромат недоеденных сосисок и вонь бесчисленных напущенных луж. Удовлетворённо кивнув, я попрощался с Ма за лапу.