Устал рождаться и умирать

Я сидел как на раскалённой сковородке. Наверное, на меня было жутко смотреть. Перед глазами возникали разные картины, в том числе самая страшная: где-то в укромном месте или на глазах у множества людей моя жена убивает Пан Чуньмяо, а потом себя. Рядом с их телами уже собралась плотная толпа зевак, с пронзительным воем сирен туда стремительно мчатся полицейские машины. Исподтишка я глянул на Пан Канмэй, которая что-то уверенно говорила, тыча указкой в наброски замысла Цзиньлуна, а в оцепенелом мозгу было лишь одно: через минуту, через секунду, вот сейчас эта невероятно скандальная весть влетит сюда, в зал заседаний, как бомба террориста, грянет взрыв, и вокруг разлетятся осколки и куски плоти…

Под исполненные самого разного значения аплодисменты совещание объявили закрытым. Не обращая ни на кого внимания, я рванулся на выход. За спиной кто-то недобро и громко обронил:

— Его превосходительство Лань, должно быть, уже полные штаны наложил.

Добежав до машины, я не стал ждать, когда торопливо вскочивший водитель Сяо Ху откроет мне дверцу, сам скользнул на сиденье и нетерпеливо бросил:

— Поехали!

— Не получится, — с безысходностью в голосе ответил Сяо Ху.

Проехать и впрямь было невозможно. По распоряжению начальника административного отдела машины выстроились в порядке очерёдности по рангу. Первой стояла серебристая «тойота краун» Пан Канмэй, уверенно занимая выезд из здания парткома. За ней пристроился «ниссан» начальника уезда, чёрный «ауди» председателя Народного политического консультативного совета, белый «ауди» председателя Собрания народных представителей… Моя «сантана» стояла двадцатой. Заведённые двигатели ровно урчали. Кто-то, как я, уже нырнул в машину, другие стояли у дверей, негромко переговариваясь в ожидании своей. Все ждали Пан Канмэй. Из холла донёсся её заливистый смех. Ухватиться бы за него, как за длинный язык хамелеона, и вытащить её из здания. Наконец она появилась. В ярко-синем костюме, на отложном воротничке отливает серебром брошь. Сама она утверждает, что все драгоценности у неё искусственные. Чуньмяо как-то обмолвилась при мне, что у сестры этих драгоценностей целое ведро. Где ты, Чуньмяо, любимая? Я готов был выскочить из машины и бежать через двор на улицу, но Пан Канмэй наконец села в свою «тойоту». Машины одна за другой стали выезжать, охрана у ворот стояла навытяжку, отдавая честь. Все машины поворачивали направо.

— Куда это они? — озабоченно спросил я.

— А Симэнь Цзиньлун банкет устраивает. — И Сяо Ху передал мне большое, красное с золотом приглашение.

Я смутно вспомнил, как во время заседания кто-то шепнул: «И чего тут обсуждать, праздничный стол уже ждёт».

— Поворачивай, — поспешно велел я.

— Куда поедем?

— Назад в офис.

Сяо Ху повиновался явно без желания. Я знал, что на подобных банкетах водители могут не только поесть от души, но и получить подарки. К тому же председатель совета директоров Симэнь Цзиньлун славился щедростью на весь Гаоми. Чтобы успокоить водителя и как-то оправдать своё поведение, я заметил:

— Ты, должно быть, знаешь, что меня и Цзиньлуна связывают некоторые отношения.

Сяо Ху промолчал. Погонишься за лишней деньгой, так и головы не сносить. И «сантана» помчалась к управе. Как назло, в тот день в южном пригороде проводилась большая ярмарка, люди ехали туда на велосипедах, на тракторах, на запряжённых ослами повозках, шли пешком, заполнив весь Народный проспект. Сяо Ху безостановочно сигналил, но всё равно приходилось тащиться в общем потоке.

— Дорожная полиция, мать его, пьют где-то, что ли! — вполголоса выругался Сяо Ху.

Я никак не отреагировал. Какое мне дело, пьют они или нет? Машина наконец доползла до входа в управу. Там, словно из-под земли, возникла целая толпа и окружила нас.