Устал рождаться и умирать

Рот мне закрыли её вспухшие и покрасневшие губы, из которых сочилась кровь, она крепко обхватила меня за шею, и мы снова очутились на грани жизни и смерти. Я и представить не мог, что в этом хрупком девичьем теле таится такая огромная способность любить, никак не думал, что израненный мужчина средних лет будет способен разделить с ней ярость накатывающих валов любви. Как пишет Мо Янь в одном из своих произведений, «случается, любовь пронзает сердце как острый нож». Но это ещё не всё. Бывает любовь, которая может разбить сердце на куски; бывает любовь, от которой из волос может заструиться кровь. Погруженные в такую любовь, имеющие снисхождение люди, можете ли вы простить нас? В этой любви я уже не чувствовал ненависти к злодеям, которые завязали мне глаза, затащили в тёмное место и зверски избили. Кость задели только на ноге, в остальных местах удары пришлись в мягкое. Ясно было, что это мастера своего дела; работали они, как высококлассные повара, которые готовят отбивную по желанию клиента. И не только к ним я уже не испытывал ненависти — не было её и к тем, кто заказал эти побои. Меня надо было побить. Не подвергнись я такой жестокой трёпке с последующим проявлением такой горячей любви Чуньмяо, я мог засомневаться во всём и устыдиться, не находя себе места от волнения. Поэтому в душе я испытывал благодарность и к тем, кто бил, и к их заказчикам. Спасибо… Спасибо… В переливающихся, как жемчуга, глазах Чуньмяо я увидел своё лицо, а из её благоухающих, как орхидея, уст услышал те же слова. Она раз за разом повторяла: «Спасибо… Спасибо…»

Когда объявили о каникулах, ученики запрыгали от радости. Для них это стихийное бедствие, которое нанесло серьёзный урон и раскрыло серьёзные проблемы, было забавой, чем-то новым, и они с возбуждением предвкушали возможность поразвлечься. Более тысячи учеников школы Фэнхуан высыпали на Народный проспект, внеся ещё больший беспорядок в царившую на нём неразбериху с движением. Как ты уже говорил, в то утро на улицах валялись, раскрывая и закрывая жабры, колотя хвостом, живучие, большие, с ладонь, караси с серебристым брюшком; были там и толстолобики, погибавшие сразу, как вылетали из воды, а также толстые желтоватые вьюны, которым только ил подавай, и они довольны. Больше всего было лягушек размером с грецкий орех. Они прыгали по дороге куда попало, одни пытались перебраться с левой стороны дороги на правую, другие прыгали с правой стороны на левую. Поначалу народ собирал рыбу в пластиковые ведёрки или пакеты, но очень скоро все стали выбегать с этой рыбой из своих домов и вываливать в близлежащие канавы или попросту на дорогу. В тот день любая машина или повозка на дороге становилась участником жестокого смертоубийства. От хруста раздавленных рыбин у людей аж сердце ёкало, вздрагивали от страха и собаки. А от писка лягушек у собак дыхание перехватывало, и они зажмуривались, потому что этот звук какой-то гадкой стрелой вонзался прямо в барабанные перепонки.

Дождь то переставал, то заряжал снова. Когда он прекращался, в разрыве облаков мог показаться луч солнца; от влажности и жары весь город был окутан паром, и от начавших разлагаться дохлых существ несло отвратительной вонью. В то время лучше всего было не выходить на улицу. Но твой сын, похоже, возвращаться домой не собирался. Может, хотел воспользоваться этой неразберихой в городе и бесцельно побродить, чтобы снять внутреннее напряжение? Ладно, и я с ним погуляю. Знакомые собаки, встреченные по дороге, наперебой докладывали о потерях во время бедствия среди нашего собачьего племени. Погибло двое. Одну овчарку задавило рухнувшей стеной на заднем дворе ресторанчика у железнодорожного вокзала. А длинношёрстная легавая с оптового рынка у реки, где торговали лесом, упала в воду и захлебнулась. Выслушав новости, я двумя долгими завываниями выразил скорбь по погибшим.