Утерянный Горизонт

Кануэй привык к обвинению. В сущности, он не имел слишком много опыта в отношениях с противоположным полом, и во времена случайных отпусков на Индийских станциях приобрести репутацию циника было так же легко как и любую другую. На самом деле существовало несколько женщин с которыми у него были восхитительные отношения, и сделай он предложение, любая из них с удовольствием вышла бы за него замуж -- но предложения он не делал. Один раз он чуть было не дошел до сообщения в Morning Post, но она не хотела жить в Пекине, а он - в Танбридж Уэллс, общее нежелание от которого избавиться оказалось невозможным. И к сегодняшнему дню весь его опыт с женщинами сводился к тому что был пробный, прерывистый и немного неубедительный. Но после всего, циником он не был.

Смеясь, он ответил: "Мне тридцать семь -- тебе двадцать четыре. К этому все и сводится."

После паузы Мэллинсон внезапно спросил: "О, а как ты думаешь, сколько лет Чангу?"

"Сколько угодно," легко ответил Кануэй, "между сорока девятью и сто сорока девятью."

Подобный ответ, однако, заслуживал меньше доверия нежели то многое другое, что таки было доступно новоприбывшим. Тот факт, что временами их любопытство удовлетворено не было приводил к тому, что весьма обширное количество информации, которое Чанг всегда был готов выложить, оставалось неясным. К примеру, не существовало никаких секретов насчет обычаев и привычек населения долины, и Кануэй, которому было интересно, из своих бесед мог бы выработать тезис весьма полезного уровня. Как изучающий отношения, он особенно любопытствовал каким образом происходило управление населением долины; в процессе исследования выяснилось, что, скорее всего, это была свободная и эластичная автократия оперируемая ламазери с почти беззаботной благожелательностью. Бесспорно, успех этот был прочен, что доказывал каждый шаг в этот рай изобилия. Кануэй был озадачен основным базисом порядка и законов; походило но то, что ни полиции ни солдат не существовало, однако для неисправимых должно же было быть некое обеспечение? Чанг ответил, что преступления были крайне редки, отчасти потому, что преступлением считались только серьезные вещи, и частично по той причине, что каждый довольствовался обилием всего, что бы он мог пожелать в разумных пределах. Служащие монастыря имели власть прибегнуть к последнему срудству - изгнанию нарушителя за пределы долины; однако, это рассматривалось как крайнее и ужасное наказание, и имело место только в очень редких случаях. Главным же фактором управления Синей Луны, продолжал Чанг, было внедрение хороших манер, которые способствовали пониманию того, что определенные вещи были "не совершенны," и что совершая их люди теряли касту. "Вы, англичане, внедряете подобные чувства в своих общеобразовательных школах," говорил Чанг, "однако, боюсь, по отношению не к тем же самым вещам. Обитатели нашей долины, к примеру, полагают "не совершенным" быть негостеприимным к незнакомцам, обсуждать с раздражением или стремиться к первенству над другими. Та идея удовольствия, которую ваши английские директора школ зовут мимической войной на игрушечном поле боя, показалась бы им абсолютно варварской -- целиком и полностью распущенное возбуждение низких инстинктов."

Кануэй спросил возникали ли когда-либо диспуты насчет женщин.

"Весьма редко, так как взять женщину, которую желает другой мужчина, не посчиталось бы хорошей манерой."

"Предположим, кто-нибудь желал бы ее так сильно, что наплевал бы было то хорошей манерой или нет?"

"В таком случае, мой дорогой господин, хорошей манерой было бы другому мужчине разрешить ему владеть ею, и так же со стороны женщины быть равно согласной. Вы бы удивились, Кануэй, насколько приминение вокруг небольшой вежливости помагает загладить такие проблемы."

Конечно, во время посещений долины Кануэй почувствовал дух добродушия и довольства, который ему нравился еще и потому, что он знал, что искусство управления из всех искусств было самым далеким от идеального. Однако, когда он выпустил похвальное замечание, Чанг ответил: "Ах, видите ли, мы верим, что для безупречного управления необходимо избегать слишком большого властвования."

"И при этом вы не имеете никакого демократического механизма -голосования и всего прочего?"

"О, нет конечно. Наши люди были бы весьма шокированы доведись им заявить, что одна политика полностью справедлива, а другая полностью несправедлива."

Кануэй заулыбался. Взгляд показался ему любопытно симпатичным.

В это время Мисс Бринклоу извлекала своеобразное удовлетворение от изучения Тибетского, Мэллинсон ходил в раздражении и ворчал, а Барнард оставался таким же невозмутимым, что само по себе было удивительным, буть то его настоящее состояние или симулированное.

"Сказать по правде," сказал однажды Мэллинсон, "его веселость начинает действовать мне на нервы. Я могу понять попытки не распустить нюни, но эти постоянные его шуточки раздражают. Не наблюдай мы за ним, он был бы душой и жизнью вечера."