Утерянный Горизонт

"Но не смотря ни на что, перспектива эта бо'льшего очарования нежели то, что я раскрыл перед Вами -- долгие минуты спокойствия в течении которых Вы будете созерцать заход солнца так же как люди внешнего мира слышат удары часов, и с куда меньшим вниманием. Года будут приходить и уходить, и от удовольствий плоти Вы перейдете к более аскетическим, но не менее удовлетворяющим областям; может быть, Вы лишитесь мускулатуры и остроты аппетита, но утерянному замена будет равноценной; Вы достигните глубины и спокойствия, зрелости и мудрости, чистого очарования памяти. И, самое ценное из всего, Вы будете обладать Временем -- сим редким и прекрасным подарком, что Ваши Западные страны утеряли в умножении попыток купить его. Задумайтесь на мгновение. У Вас будет время для чтения -- больше никогда не придется Вам пропускать страницы для сохранения минут, или избегать какого-нибудь предмета если он не доказал своей особенной увелекательности. Вам также по душе музыка -- и здесь же Ваши партитуры и инструменты со Временем спокойным и неизмеримым для того, чтобы доставить Вам богатейший вкус. На наш взгляд, Вы также человек хороших отношений -- не чарует ли Вас представление о мудрых и спокойных проявлениях дружбы, долгое и доброе движение ума из которого смерть в своей обычной спешке не окликнет Вас прочь? Или если же Вы отдаете предпочтение одиночеству, неужели наши павильоны не послужат Вам в обогащении мягкости прекрасных мыслей?

Голос сделал паузу заполнить которую Кануэй не стремился.

"Вы не делаете замечаний, дорогой мой Кануэй. Я прошу прощения за собственное красноречие -- я принадлежу к тому времени и нации когда умение говорить никогда не считалось плохой формой...Но может быть Вы думаете о жене, родителях, детях оставленных позади, в миру? Или об амбициях сделать то или другое? Поверьте мне, не смотря на то, что поначалу боль будет очень остра, десятилетие спустя даже их призрак не будет беспокоить Вас. Однако в действительности, если я правильно понимаю Ваши мысли, подобные сожаления Вас не беспокоят."

Аккуратность суждения поразила Кануэйя. "Это так," он ответил. "Я не женат, друзей у меня немного, и амбиций никаких."

"Никаких амбиций? Каким же образом умудрились Вы избежать этой широко распространенной болезни?"

В первый раз Кануэй действительно почувствовал, что принимает участие в разговоре. Он сказал: "В работе мне всегда казалось, что хорошая доля того, что называлось успехом, была скорее неприятной, и кроме этого вымагала больше усилий чем по-моему, от меня требовалось. Я был на Консульской Службе -- пост весьма второстепенный, однако неплохо подходил мне."

"Но душа Ваша к нему не лежала?"

"Ни душа, ни сердце, ни больше чем половина моей энергии. Я, скорее, ленив от природы."

Морщины стали глубже и скрученней, и Кануэй догадался что Высший из Лам скорее всего, улыбался. "Лень в выполнении глупых дел может быть большим достоинством," возобновился шепот. "В любом случае, мы вряд ли от Вас будем требовать подобные вещи. Чанг, я верю, объяснил наш принцип умеренности, и одна из вещей в которой мы всегда умеренны есть деятельность. К примеру, я сам был в состоянии выучить десять языков; десять могли бы быть двадцатью, работай я неумеренно. Но такого не случилось. И так в любом направлении; Вы не найдете нас ни расточителями ни аскетами. До того момента пока мы достигаем возраста в котором целесообразна забота, мы с радостью принимаем удовольствия стола, в то время как -- для пользы наших юных коллег -женщины долины счастливо согласились применение принципа умеренности к собственному целомудрию. Я уверен, принимая во внимание все аспекты, Вы привыкните к нашим порядкам без особого усилия. Чанг, конечно, был очень оптимистичен -- и после этой встречи, я - тоже. Но должен признать, что в Вас существует странное качество которое до сих пор я никогда не встречал ни в одном из посетителей. Это не совсем циницизм, и даже не резкость; может быть частично разочарование, но также та ясность ума, которую я ни в ком младше, пожалуй, чем столетие или около того, не мог бы ожидать. Если бы мне пришлось выразиться одним словом, я бы сказал, бесстрастие."

Кануэй ответил: "Слово, без сомнения, так же хорошо, как и все остальные. Я не знаю классифицируете ли Вы прибывших сюда людей, но если да, мне можете дать обозначение - '1914-1918.' Это, я должен думать, делает меня уникальным экземпляром Вашего музея древностей -- остальные трое, со мной прибывшие, в категорию не включаются. Большую часть своих страстей и энергии я истратил за упомянутые годы, и не смотря на то, что много я об этом не говорю, основная вещь которую я хочу от мира с тех пор это - оставить меня в покое. Здесь меня привлекает некое очарование и тишина, и конечно, как Вы заметили, я привыкну ко всему."

"Это все, сын мой?"

"Надеюсь, я хорошо придерживаюсь Вашего собственного правила умеренности."

"Вы умны -- как и говорил Чанг, очень умны. Но неужели не существует ничего в обозначенной мною перспективе, что бы вызвало у Вас более сильные чувства?"