Утонуть в крови: вся трилогия о Батыевом нашествии

— Это Яков, костромской купец, — раздался чей-то голос. — Он в плену у татар побывал. Сбежав от нехристей, добрался до Владимира. В ратном деле Яков смыслит, поэтому его поставили сотником над торгашами и их челядью с Воздвиженской улицы.

— А, слышал я о тебе, Яков Костромич! — оживился Петр Ослядюкович. — Ступай-ка сюда поближе, друже. Негоже сотнику на военное совещание опаздывать, да еще ругаться в присутствии князей, — Петр Ослядюкович кивнул на Всеволода и Мстислава, восседающих на скамье у бревенчатой стены. — Чем это все мы так прогневили тебя? Растолкуй нам, сделай милость.

— Изволь, воевода, — невозмутимо промолвил Яков и протолкался к краю стола. — Нехристи свои дьявольские камнеметы в поле выкатили, а вы, бояре, и не чешетесь! Обсуждаете замысел обороны, на стены и башни уповаете, на крутизну валов городских, токмо все это впустую. Не этим надо заниматься сейчас, на вылазку нужно идти, чтобы сжечь катапульты татарские.

— Верно молвишь, купец! — вскочил со своего места Мстислав.

Вокруг поднялся шум из многих голосов: кто-то из воевод одобрял сказанное Яковом, кто-то нет. Большинство бояр были против того, чтобы вести полки на вылазку.

Петр Ослядюкович призвал всех присутствующих к тишине.

— Вы не знаете, что сотворили татары со стенами Рязани, используя свои камнеметы, а я знаю, ибо был очевидцем этого ужаса, — продолжил Яков, повысив голос. — Бояре, мунгалы страшны не своей многочисленностью, они страшны мощью своих осадных машин. Град Владимир не устоит, когда нехристи приведут свои камнеметы в действие. Никакие стены и башни не в состоянии выдержать град из огромных камней и жар негасимого огня, секретом которого обладают мунгалы. Повторяю вам, бояре, не спалив катапульты татар, не надейтесь, что выдержите натиск Батыевой орды.

— Не стращай нас, удалец! — нахмурился Петр Ослядюкович. — Град Владимир — это тебе не Рязань! У нас тут и валы повыше, и стены покрепче, и башни помощнее. И рать у нас многочисленнее рязанской.

— Что ж, воевода, я тебя предупредил, и ты меня услышал, — сказал Яков после короткой паузы. Он обвел взглядом столпившихся вокруг вельмож в длинных богатых одеждах и мрачно добавил: — Я не пророк, но вижу печальную участь на челе у всех вас. Поймете вы правоту моих слов, когда смерть заглянет вам в глаза, бояре.

— Ладно, ступай отсель, — недовольно бросил Якову Ратибор Иванович. — Может, и впрямь грозны татарские камнеметы, однако и мы не лыком шиты!

Не прибавив больше ни слова, Яков Костромич покинул собрание воевод.

Мстислав выплеснул на Всеволода все свое накопившееся раздражение, когда они верхом на конях ехали к детинцу по пустынным заснеженным улицам засыпающей столицы.

— Не много ли на себя берет Петр Ослядюкович? — сердито молвил Мстислав. — Отец, уезжая в Ростов, велел ему быть твоей правой рукой, брат, но Петр Ослядюкович, по сути дела, встал во главе города и войска. Нам, князьям, он повеления отдает! Что хочет, то и творит. А ты, брат, потакаешь ему в этом.

— Петр Ослядюкович старше и опытнее нас с тобой, брат, — устало проговорил Всеволод. — Отец наш не зря поставил его главным воеводой во Владимире. Бояре и служилый люд охотнее пойдут в сечу не с нами во главе, а с Петром Ослядюковичем. Уразумей же это, брат.

Однако обидчивый Мстислав не унимался, продолжая твердить свое:

— Петр Ослядюкович велел вскрыть дворцовый арсенал, нарушив запрет нашего отца. Это уже преступление, брат. В том арсенале хранилось добротное немецкое и свейское оружие, за которое были уплачены немалые деньги. Волею и самоуправством Петра Ослядюковича все это оружие было роздано мужикам сиволапым, кои и пользоваться-то им не умеют.

— Это я позволил Петру Ослядюковичу взять оружие из дворцового арсенала, — сказал Всеволод. — Татар стоит под Владимиром черным-черно, брат, поэтому мы обязаны вооружить всех мужчин в городе. Зря ты точишь зуб на Петра Ослядюковича.

— Ты принял решение раздать оружие из дворцового арсенала черному люду, а со мной не посоветовался! — тут же вскипятился Мстислав. — Я гляжу, брат, ты спелся с Петром Ослядюковичем. Вернее, он вертит тобой, дурнем, как хочет! Нету в тебе твердости, брат, и никогда не было!

Подъезжая к белокаменным воротам детинца с небольшой надвратной Иоакимовской церковью, братья разругались окончательно, наговорив друг другу немало нелицеприятного.

Возле дворцового крыльца Всеволода окликнул его дружинник Ян, по прозвищу Хабал, то есть «озорник». С таинственным видом Ян отвел Всеволода в сторонку и протянул ему холщовую сумку, сняв ее со своего плеча. Всеволод, объятый недобрым предчувствием, заглянул в сумку и увидел там отрубленную голову своего брата Владимира.

— Это передали стражи, что несут караул возле Золотых ворот, — негромко и печально промолвил Хабал. — Они рассказали, что примерно час тому назад к воротной башне подскочил татарин верхом на коне и забросил эту сумку на верхнюю площадку башни, раскрутив ее в воздухе, как пращу.

Всеволод вернул сумку с ее страшным содержимым назад дружиннику, обронив глухим голосом: