Утопленница

У Евы Кэннинг была дочь. Дочь, имя которой начинается с буквы Е. Почему здесь не указано её полное имя? Анонимность, попытка защитить её от связей Евы с «Открытой Дверью Ночи» и последующего скандала? А кто был её отцом? Дочь должна была появиться на свет, когда… Ева ещё училась в старших классах школы? Кто её воспитывал, мать Евы? Слишком много вопросов, и моя голова кружится, пытаясь всё осмыслить. Абалин обнаружила этот некролог вчера, и я добавила его в свою папку с пометкой «Перишэйбл Шиппен; Ева Кэннинг».

Сказать, что сегодняшний день выдался тревожным, значит, не сказать ничего.

– У тебя бывали дни и похуже, – снова печатает Имп. – Гораздо более странные дни, Индия Морган Фелпс.

Что есть, то есть. Но этот был действительно странным, мрачным и тревожным. Это слово возвращается ко мне вновь и вновь. Тревога. Двери распахнулись и захлопнулись. Правда или, вернее, факты, в которых я почти успела себя убедить, снова оказались под сомнением. «Шаг назад», – как сказала бы Кэролайн.

Абалин не хотела, чтобы я ехала в Миддлтаун, несмотря на то что именно она привела всё в движение, показав мне ту книгу и некролог, посвящённый Еве.

– Что хорошего может из этого выйти? – спросила она. – Все, что нужно знать, есть здесь, в этом самом некрологе. – Затем она отметила, что плата за проезд по Ньюпортскому мосту будет составлять четыре доллара в одну сторону, а поскольку я сейчас безработная, то не должна так сорить деньгами.

– Тогда я поеду одна, – отрезала я. – Если ты не поедешь со мной, ничего, нестрашно. Я должна увидеть это своими глазами, поэтому поеду в любом случае. – Я стояла у окна, оглядывая раскинувшуюся внизу Уиллоу-стрит. Я уже упоминала, что прошлой ночью пошёл снег? По-моему, нет. Стоя у окна, я разглядывала последствия раннего снегопада, засыпавшего всё вокруг двухдюймовым снежным покровом. По улице только что прогрохотала снегоуборочная машина, нагромоздив по обеим сторонам дороги холмы из снега, наполовину засыпав тротуары. Выезд со двора оказался заблокирован, и мне придётся теперь изрядно поработать лопатой, чтобы моя «Хонда» могла выехать на дорогу. Блин, ненавижу чистить снег лопатой.

– Индия, уже два часа, – напомнила она.

– Ещё не поздно, – ответила я. – Дороги уже, вероятно, чистые, и мне всё равно, который сейчас час.

Она попросила меня хотя бы позвонить доктору Огилви и спросить её, не считает ли она, что поход на кладбище – плохая идея. Абалин сказала, что поедет со мной, если я позвоню доктору Огилви и та не станет возражать.

– Она сказала, что я должна сама найти ответы на свои вопросы, – парировала я. – По её словам, я должна сама это сделать. Доктор Огилви не моя няня. И не мать. Мне не требуется её разрешение. Я взрослая женщина.

– Ты легкоранимая женщина, – вмешалась Имп. – Как давно ты пряталась голая, грязная и совершенно невменяемая в углу своей спальни, бредя фантазиями о волке, который кричал: «Девочка!» – снежной ночью в Коннектикуте?

– Пожалуйста, – взмолилась Абалин. И после всего, что она для меня сделала и на какие пошла жертвы, я не могла ей отказать. Нельзя сказать, что её просьба была такой уж необоснованной. Бессмысленно даже притворяться.

– Хорошо, – согласилась я. – Ладно, позвоню. Но что бы она ни сказала, я всё равно поеду.

– Просто позвони ей, – кивнула Абалин. Что ж, я позвонила доктору Огилви. Так удачно сложилось, и у неё выдалось несколько свободных минут между приёмами пациентов, поэтому мне не пришлось оставлять сообщение администратору и ждать, пока она перезвонит. Тогда я потеряла бы ещё больше светлого времени суток (признаться, мне не нравится шляться по кладбищам после захода солнца, а этот раз, как я прекрасно понимала, будет хуже всех прочих).

Доктор Огилви спросила, уверена ли я, что смогу это сделать. Я сказала ей, что да, и она «благословила» меня на поездку. Она согласилась, что поехать туда вместе с Абалин будет хорошей идеей. Абалин поморщилась, услышав эту новость, но поскольку она сама предложила эту сделку, то не стала спорить.