Утопленница

– Может быть, она не утонула, Имп. Может, они ошиблись, когда опознавали тела, и она вернулась обратно на Восточное побережье. Это самое настоящее убийство, вот так вести людей на смерть. Она была бы вынуждена скрываться.

– Тогда она держала бы своё настоящее имя в тайне, – заметила я.

Абалин хмуро уставилась на меня, а я – на окно гостиной, разглядывая висящую в небе луну и фары проезжающих по Уиллоу-стрит машин. В голове у меня вертелся вопрос, который я не хотела задавать, но в конце концов не удержалась:

– Ты когда-нибудь раньше слышала об этом культе? До сегодняшнего дня, я имею в виду. Я, например, ни разу, а ведь это можно назвать громким случаем, верно? Разве мы не должны были бы узнать о нём раньше?

Абалин открыла рот, но тут же захлопнула его, так ничего и не сказав.

– Я не знаю, что всё это значит, – продолжила я. – Но это просто не может быть та же самая Ева Кэннинг. Иначе это лишается всякого смысла. Не может быть, чтобы никто из нас хотя бы краем уха об этом не услышал.

– Мы были тогда детьми, – сказала она.

– Мы даже не родились, когда Джим Джонс заставил всех своих последователей отравиться, а Чарльз Мэнсон загремел в тюрьму. Однако это не помешало нам про них узнать. Этот случай кажется не менее ужасным, но мы никогда о нём не слышали. Я думаю, что это ложь.

– Это не похоже на розыгрыш, – начала Абалин, но тут же замолчала. Она выбросила распечатки, но позже, пока она не видела, я выудила их из мусорки, стерев с них кофейную гущу. А затем добавила их к своему архиву, посвящённому «Сирене Милвилля», назвав этот файл «Ева Кэннинг».

Солнце – белый дьявол, сверкающий глаз бога, в которого я не верю, озирающего наш грешный мир. Шины «Хонды» гудят по асфальту. Мы едем на северо-запад, следуя за пританцовывающей дымкой жары, поднявшейся выше пятидесяти градусов, через Беркли, Эштон, Камберленд-Хилл и Вунсокет. Мы пересекаем границу штата в сторону Массачусетса, переправляемся через реку Блэкстоун и медленно едем через Милвилль. Я замечаю на обочине дороги чёрную собаку. Она жуёт что-то непонятное – по-моему, это сурок, которого сбила машина, когда он пытался перебежать дорогу.

– Ты должна показать мне, где это случилось, – говорит Абалин. Она выглядит разгорячённой, испуганной и усталой. Я знаю, что так и есть. Что касается меня, то я только перегрелась и устала. Моя голова слишком занята Льюисом Кэрроллом, чтобы пугаться. «Морская кадриль» гремит и ухает в моей голове, словно церковный набат и раскаты грома.

Я показываю ей место, где нашла Еву и остановилась той ночью. Она разворачивается на чьей-то подъездной дороге, чтобы нам не пришлось переходить через шоссе, и припарковывает мою машину практически там же, где стояла обнажённая и мокрая Ева, когда я впервые с ней заговорила. Жара такая сильная, что я едва могу дышать. Думаю, я задохнусь, так здесь жарко. Вроде бы сейчас едва минуло два часа дня, но иногда часы, установленные на приборной панели, идут медленно, а иногда торопятся. Этим часам никогда нельзя доверять. Они такие непостоянные.

– Это очень плохая идея, – снова вздыхает она, прежде чем мы выходим из машины. Я не отвечаю. Блокнот я беру с собой. Окна мы оставляем опущенными.

Тропинку, ведущую вниз к реке, оказывается, легко найти, хотя она наполовину скрыта в зарослях кустов. Я иду впереди Абалин, и мы внимательно следим, чтобы не касаться плетей ядовитого плюща. Я умудряюсь порезать лодыжку о колючие лианы и кусты ежевики. Тропа довольно крутая, шириной не более полуметра. То тут, то там виднеются глубокие овраги, образовавшиеся от потоков дождя. Чем дальше мы отходим от дороги, тем больше воздух пахнет рекой Блэкстоун и растущими вокруг нас растениями, и тем меньше в нем ощущается запах дороги и плавящегося асфальта. Вокруг нас порхают бабочки-монархи и неуклюжие, тяжеловесные шмели.

Внизу извилистой тропы растёт пара деревьев, но в их тени не намного прохладнее, чем на солнцепёке. Я прикидываю, насколько мы отдалились от машины, и получается что-то около пятидесяти шагов. Теперь перед нами расстилается широкая каменистая поляна. Между гранитными валунами разбросаны участки ила. Дальше виднеется река цвета горохового супа, вода в ней такая спокойная, что кажется, будто она никуда не течёт. Я замечаю трёх черепах, безмятежно загорающих на бревне, и указываю на них Абалин. Радужные стрекозы низко скользят над горохово-зелёной рекой, а воздух пульсирует от песен цикад и прочих насекомых. Время от времени какая-нибудь рыба подплывает к поверхности воды, вызывая на ней лёгкую рябь. Позже, спустя несколько часов, меня посетит мысль, не было ли это самое место, где Салтоншталль делал наброски, когда заметил женщину, вышедшую из лесной чащи с другой стороны реки.

Абалин присаживается на один из валунов и вытирает пот с лица передней стороной своей футболки. Затем она достаёт сигареты и закуривает одну, так что теперь к витающим в воздухе запахам добавляется аромат табака.

– Так что же мы ищем, Имп?

– Может быть, мы ничего не ищем, – устало отвечаю я. – Может, мы просто любуемся видами.