Утраченные иллюзии

- Они все еще не пришли?-сказал наполеоновский ветеран, из вежливости прикидываясь удивленным. - Впрочем, удивляться нечему. Вот уже несколько дней, как они не показываются. Видите ли, теперь середина месяца. А эти молодцы являются только за деньгами, так числа двадцать девятого или тридцатого.

- А господин Фино?-спросил Люсьен, запомнивший имя редактора.

- Он у себя, в улице Фейдо. Эй, Тыква, старина, отнеси-ка ты ему по пути сегодняшнюю почту, когда пойдешь с бумагой в типографию.

- Где же составляется газета?-сказал Люсьен, подумав вслух.

- Газета? - сказал служащий, получая из рук Тыквы остаток от гербового сбора.- Газета?., брум!.. брум! - А завтра, старина, будь в шесть часов в типографии, наблюдай, как уходят разносчики. Газета, сударь, составляется на улице, в кабинете авторов и, между одиннадцатью и двенадцатью ночи, в типографии. Во времена императора, сударь, этих лавочек мараной бумаги не существовало. Да-с, он отрядил бы капрала да четырех солдат и вытряхнул бы отсюда весь этот хлам, он не позволил бы дурачить себя пустыми фразами. Но довольно болтать. Ежели моему племяннику выгодно, пусть они стараются для сына того...- брум!.. брум! Беды в том нет. Послушайте! Подписчики как будто не намерены ныне атаковать меня сомкнутыми рядами, я покидаю пост.

- Вы, сударь, как видно, осведомлены о редакционных делах?

- Только по части финансов, брум!.. брум!..- сказал солдат, откашливаясь.- В зависимости от таланта: сто су или три франка за столбец в пятьдесят строк по сорок букв, не считая пробелов. Вот оно как! Что касается до сотрудников... это такие пистолеты! Такие молодчики... Я бы их и в обоз не взял! А они еще чванятся умением наставить каракулей на листе чистой бумаги и смотрят презрительно на старого драгунского капитана императорской гвардии, батальонного командира в отставке, вступавшего с Наполеоном во все столицы Европы...

Наполеоновский солдат усердно чистил щеткой свой синий сюртук и выражал явное намерение выйти, но Люсьен отважно заступил ему дорогу.

- Я желаю быть сотрудником вашей газеты,- сказал он,- и клянусь, что я преисполнен уважения к вам, капитану императорской гвардии; люди, подобные вам, увековечены в бронзе...

- Отлично сказано, шлюпик,- продолжал офицер, похлопывая Люсьена по животу.- Но какого же рода службу вы желаете нести?-спросил старый рубака и, отстранив Люсьена, стал спускаться с лестницы.

Он остановился возле привратницы, чтобы закурить сигару.

- Ежели явятся подписчики, примите их, тетушка Шолле, и запишите. Вечно эта подписка, только и знаешь, что подписку!-продолжал он, оборачиваясь к Люсьену, который шел вслед за ним.- Фино - мой племянник, он единственный из всей родни позаботился обо мне. Стало быть, каждый, кто обидит Фино, будет иметь дело со стариком Жирудо, гвардии драгунского полка капитаном; а начал я службу простым кавалеристом в армии Самбры

и Мезы, пять лет прослужил учителем фехтования в первом гусарском Итальянской армии! Раз, два, и обидчик отправляется к праотцам!-прибавил он, рассекая рукой воздух.- Так вот, юноша, у нас сотрудники разных родов оружия: один пишет и жалованье получает, другой и пишет, а ничего не получает - мы таких зовем добровольцами; есть и такие, которые вовсе ничего не пишут, но в дураках не остаются, ребята не промах! Они выдают себя за писателей, пристраиваются к газете, угощают нас обедами, шатаются по театрам, содержат актрис и очень счастливы! Что вам угодно?

- Хорошо работать, а значит, хорошо зарабатывать.

- Настоящий новобранец! Все они желают сразу стать маршалами Франции! Поверьте старику Жирудо,- правое плечо вперед, шагом марш! - ступайте лучше собирать гвозди в канавах, вот как этот молодчина, а ведь он из служак, видно по выправке. Разве не ужасно, что старый солдат, который тысячу раз смотрел в глаза курносой, собирает теперь гвозди на улицах Парижа? Ах, канальство! Кто ты теперь? Нищий! Почему не поддержал императора? Так вот, юноша, тот штатский, которого утром вы видели здесь, заработал в месяц сорок франков. Заработаете ли вы больше? А, по мнению Фино, он самый остроумный из наших сотрудников.

- Когда вы шли в армию Самбры и Мезы, разве вас не остерегали?

- Ну, уж само собою!

- Стало быть...

- Стало быть, ступайте к моему племяннику Фино, он славный малый, самый честный малый, какого только можно встретить, если только вам удастся его встретить: неуловим он, как угорь. Видите ли, его дело не в том, чтобы самому писать, а в том, чтобы заставлять писать других. Видно, здешним вертопрахам любезнее пировать с актрисами, чем бумагу марать. Настоящие пистолеты! Имею честь...