Утраченный дневник Гете

— Ох, тут как раз что он, что кто угодно — одинаковая вероятность, а твердых улик ни против кого нет, — покачал головой старик. Он и впрямь выглядел совсем стариком — расстроился Потапов сильно, что не так у него с расследованием пошло. Сейчас он рассуждал с майором об уликах, а в голове крутилось прежнее: «Если не знал внук Левонина про дневник Гете, то кто ж тогда в квартире Аргуновской все перерыл, чтобы титульный лист из книжки выдрать?»

Майор между тем продолжал:

— Работнице это ни к чему, мы уже с тобой говорили…

Петрович кивнул:

— Работницу исключаем. Остаются, кроме подозреваемого, Копылова и Озерцов. Вероятность практически та же — то есть, в принципе, могли. А улик и против этих нет никаких.

— Можно и Озерцова исключить. Какой ему интерес в квартиру залезать? Копыловой-то площадь нужна. — Полуэктову очень хотелось найти улики на Копылову, подозрительная она все же, фифочка эта… Но бывший участковый его не понял.

— Какой интерес — площадь или не площадь, этого мы теперь узнать не можем. Не знаем мы, зачем квартиру перерыли, что искали… А если не знаем зачем, то и не можем сказать кто, — грустно ответил он и начал прощаться.

— Петрович, а ты чего приходил-то?! — окликнул его уже на пороге майор. — На рыбалку звать или на допросе поприсутствовать?

— И то и то, — равнодушно сказал Потапов и вышел.

Глава тридцать пятая

Разговор на Блонье

Все дороги в нашем городе ведут на Блонье. А Потапову от здания полицейского управления следовало повернуть в другую сторону — он за дамбой жил. Домой, однако, идти не хотелось. На свежем воздухе легче думается, а ему было о чем подумать. И он повернул в сторону Блонье.

Уже июль — макушка лета, как сказал смоленский уроженец Александр Твардовский, — наступил. Было жарко. Сочная листва огромных старых деревьев на Блонье (спасибо, хоть здесь не рубят) дарила тень, фонтан на центральной площадке сада исправно работал (опять же спасибо начальству), что добавляло в прогретый воздух нотку влажной свежести.

«Как на море», — подумал Петрович (он никогда на море не был, ну и что, по телевизору-то видел). Галдящие возле фонтана дети да взрослые с мороженым и газетами в руках, облепившие все скамейки вокруг фонтана, мешали думать, и он не стал искать здесь для себя пустую скамью, а прошел по короткой аллейке на небольшую площадку с памятником Глинке. Там все скамейки были свободные, и Потапов уселся напротив композитора, с дирижерской палочкой в руке прислушивающегося к неслышной прочим музыке. Рядом по узенькой улочке изредка проезжали автомобили, но думать все равно было хорошо.

«Тут два варианта: или он соврал, а я, дурак, этого не вижу, или он правду говорит, а я, дурак, насчет титульного листа ошибся и весь сыр-бор впрямь за квартиру идет. В любом случае я дураком выхожу. Нет-нет, тут разобраться надо… Значит, расклад такой…»

И он стал вновь прокручивать в уме варианты и предположения.

— Здравствуйте, Порфирий Петрович! — Он понял, что его окликают уже не в первый раз, и поднял голову.

Возле скамейки стояла Елена Семеновна Шварц.

— Разрешите, я с вами присяду, — сказала она без вопросительной интонации, одновременно усаживаясь на скамью.

«Ох, — подумал Потапов, — активная дама! На мою голову, етить твою!» — это у него с детства осталось такое присловье — так и отец говорил, и ребята на Рачевке, где он вырос. А с матом он его никак не связывал, считал, в отличие от мата, приличным.

Елена Семеновна между тем была настроена поговорить.

— Вот я все думаю, Порфирий Петрович, — начала она, — неужели и впрямь та надпись на «Разговорах с Гете» Эккермана — отсылка к какому-то кладу в крепостной стене? Было бы странно, согласитесь, если бы мы с вами нашли второй клад? Все же маловероятно, что в нашем городе так много кладов на душу населения… — В ее голосе слышалась явная усмешка.

«А она дама с юмором», — подумал Потапов и посмотрел на нее внимательно. По случаю летней погоды Елена Семеновна была в открытом платье. Полноватая, раскрасневшаяся от жары. Лицо, шея, плечи загорели, что лишь отчасти скрывает морщины, а где-то их и подчеркивает, светлые крашеные волосы коротко пострижены — в общем, обычная дама под семьдесят. Выглядит, что называется, откровенно на свой возраст. То есть не слишком хорошо сохранившаяся, не молодящаяся и не перегруженная косметикой. Лицо ее выражало, однако, живой интерес — к собеседнику, к разговору, к миру в целом. Глаза у нее были, как почти у всех пожилых дам, маленькие и невыразительные, но умные. А сейчас еще и смеющиеся.

«Активная дама!» — опять подумал Потапов, уже без раздражения.