Утраченный дневник Гете

Парк пионеров — никакой не парк. Это скверик между оживленными центральными улицами, недалеко тянущийся вдоль крепостной стены. Когда-то, в семидесятые, тут было много разросшихся деревьев, но не было порядка. Теперь порядок есть, но все деревья вырубили, посадив вместо них несколько чахлых, вечно увядающих туй. Может, специально оформили место так печально: в период оккупации немцы возле этой стены расстреливали. В братской могиле под стеной лежат евреи, цыгане, русские… Одним концом сквер упирается в Шеинов бастион с земляным валом (здесь боярин Шеин неудачно защищал город от поляков в шестнадцатом веке), другим — в площадь Победы. Символичное местоположение.

Напротив Парка пионеров — магазинчик, где продают цветы. Какие покупать, спора не возникло. Для Ирины, конечно, только розы, а для Полуэктова, разумеется, гвоздики — воинский цветок. Купили и ведро яблок у девушки на углу — Яблочный Спас ведь. Пашка яблоки в рюкзак погрузил, а цветы дамы понесли.

Обратную дорогу выбрали через аллеи за стеной. Когда свернули за крепостную стену, увидели необычную компанию. Впереди бежала средних размеров собачка, явно дворовой породы: беленькая с темными пятнами, ушки висят, одно темное; за ней на тоненьком поводке шел кот: тоже так называемой «помойной» породы, гладкошерстный — этот, напротив, серенький с белыми пятнами. И замыкал шествие старик. Седой, волосы редкие, но еще пышные, лицо красное, обрюзгшее, как бывает у нездоровых стариков. На нем была серая кофта — плотной шерсти, когда-то, видно, хорошая, но теперь уже потертая, а под кофтой тоже плотная полосатая рубашка, в темно-синюю с красным полоску. Брюки неновые, плохо выглаженные. И шла эта троица, вполне довольная собой и друг другом. Собачка бегала вокруг старика, а кот важно впереди вышагивал.

Увидев Елену Семеновну с Таней и Пашкой, собачка подбежала к ним и стала лаять, отчаянно виляя при этом хвостом.

— Бим! — крикнул старик. — Не бойтесь, он не укусит!

И опять к собаке обратился:

— Веди себя прилично, Бим! Тем более ведь это знакомые. Ты что, Лелю не узнал?

Все остановились. Елена Семеновна напряженно вспоминала: кто это? Она хорошо запоминала лица, но старика вспомнила не сразу — так давно это было.

— Давид Израилевич?.. — наконец неуверенно произнесла она. Неужели это старик Фогельсон? Не может быть! Он уже и тогда был старик… Сколько ж ему лет?! Конечно, он был младше ее отца…

— Здравствуй, Леля! — сказал старик. Потом кивнул на Таню и Пашку. — И молодежь приветствую!

— Давно вас не было видно… — заговорила Елена Семеновна. Эта встреча ее очень заинтересовала.

— Наше дело стариковское, — кивнул старик. — Если гуляю, то вот с ними… — Он показал на собаку с котом. Собака теперь не лаяла, крутилась вокруг разговаривающих, а кот сел на тропинку у ног старика и умывался.

— Очень рада вас видеть, — опять заговорила Елена Семеновна. — Как там Танька поживает? Давно с ней не встречалась.

Танька Фогельсон была одноклассницей Лели и дочерью старика.

— Ничего, нормально поживает… И Танька, и Анька еще работают! — с гордостью сказал он.

Анька — Танькина сестра, Леля ее тоже неплохо знала. А старик и тогда был чудак, собиратель книг и марок. Он пару раз приходил к Лелиному отцу, марки рассматривали… отца уже давно нет. Леля вздохнула.

— Как Парк пионеров переменился, — проговорила она для продолжения разговора. — Жалко только, что деревья вырубили, а в целом хорошо оформили.

— Да… многое переменилось, — согласился Фогельсон — Я ведь в Парке пионеров даже некоторое время работал! — И, видя вопросительный взгляд Шварц, пояснил: — В начале восьмидесятых, я уже на пенсии был, предложили место завхоза — работа как раз для стариков, непыльная, я и согласился. Там хозяйство: метла, лопата, ведро… Ну, метлу насадить на черенок… чтобы все в порядке было. Вот и вся работа. Тогда здесь в башне музей был. Потом, в конце восьмидесятых (я уже не работал — кажется, вообще администрацию распустили), парк в упадок пришел, музей закрыли, в башню не пускали никого. А вокруг много киосков понастроили — центр же. Шаурма там… — он покосился на Бима, пирожки… Не волнуйся, Зайчик, — на кота взглянул, — я тебя никому не отдам. И другие всякие ларьки, пиво-воды там. И от этих ларьков в стене и в башне, конечно, развелось много мышей, очень много, и даже крысы были. В две тысячи втором к юбилею города готовились — ларьки убрали, ремонт в башне сделали. И когда делали ремонт… Вот что я хочу сказать вам, ребята, — он сделал паузу и обвел всех торжественным взглядом. — Когда делали ремонт, в верхнем ярусе башни обнаружили тайник! Нет, не драгоценности никакие, просто бумаги там были замурованы. Не могу сказать, что за бумаги, потому что были это мелкие-мелкие клочки. Мыши сгрызли подчистую! Но бумага старинная, и по-немецки текст, от руки написано! — старик обвел всех взглядом, как бы проверяя, какое действие произвели его слова.