По улицам струились потоки машин, наш автомобиль скользил совершенно бесшумно. Приглушенно играло радио - помню, когда мы подъезжали к мосту Согласия, оркестр исполнял "Апрель в Португалии". Меня так и подмывало насвистать эту мелодию. Париж, освещенный весенним солнцем, казался совершенно незнакомым городом, куда я попал в первый раз, от набережной Орсэ за мостом Инвалидов веяло в это утро очарованием Средиземноморья и каникул. Точно мы ехали по Ла-Круазетт в Каннах или же по Английской набережной в Ницце.
Мы проехали через Сену по мосту Альма, вторая машина катила с нами рядом. Шоферы переглядывались. Потом машины свернули на улицу Жана Гужона и в самом ее начале одна за другой остановились, въехав колесами на тротуар. Мы вышли из машин, все трое. Дверцы обоих черных лимузинов хлопнули, как в стародавних гангстерских фильмах. Мужчина в белой рубашке и синих брюках ждал у двустворчатой двери из светлого дерева, похожей больше на дверь в квартиру, нежели на входную дверь. Он подошел к нам. Был он мал ростом, с повадками отставного жокея.
- Все чемоданы в порядке?
Говорил он решительным тоном, меня удивившим. На нас он не обращал ни малейшего внимания. Его интересовали только чемоданы.
- Все в порядке, - подтвердил я. - Все. Я проверил.
Видя мое рвение, он мне улыбнулся. Быть может, вначале он подумал, что по молодости лет я отнесусь к поручению легкомысленно.
Он распахнул входную дверь. Огромный вестибюль, выложенный черной и белой плиткой.
- Чемоданы поставьте здесь.
Оба шофера и я один за другим внесли все чемоданы в дом. Мужчина внимательно следил за тем, чтобы мы расставляли их вдоль стены по росту, начиная с самого большого. Когда работа была окончена, он вынул из кармана потертый коричневый кожаный бумажник и расплатился с шоферами, вручив каждому по пачке денег, которые предварительно сосчитал, слюнявя указательный палец.
Мы остались вдвоем, он и я, посреди вестибюля. Я не решался ни шевельнуться, ни промолвить хоть слово. Он оглядел вереницу чемоданов. Без сомнения, пересчитывал их. Потом поднял ко мне лицо. Несколько секунд помолчал и, выпрямившись, торжественно объявил:
- Мадам спит.
После чего он расслабился. Скрестил руки на груди и снова мне улыбнулся. Это был уже другой человек. Он подошел ко мне и кончиками пальцев потрепал меня по плечу.
- Спасибо, что оказали мадам эту услугу... Мадам говорила мне о вас... Она сказала, что хочет вас видеть...
- Правда?
Его, должно быть, удивила порывистость моего вопроса, но когда оба шофера ушли, я подумал, что сейчас выпроводят и меня и мне больше никогда в жизни не придется встретиться с мадам Люсьен Блен.
- Идемте...
Мы прошли по узкому, плохо освещенному коридору, в конце которого он открыл дверь и посторонился, пропуская меня вперед. В этой гостиной мое внимание с первой минуты привлекли голубые деревянные панели, краска на которых местами облупилась, и застекленные двери, выходившие в маленький сад...
- Можете подождать здесь...
Он указал мне на обтянутый синим бархатом диван у стены. Я сел.
- Хотите чего-нибудь выпить?
- Спасибо, нет.
- Мадам Блен всегда просыпается поздно, - ласково сказал он, словно хотел заранее подбодрить меня и предупредить, что ждать придется долго. Вы и в самом деле не хотите чего-нибудь выпить? Кофе, например? Или апельсиновый сок?
- Нет, спасибо.
- Если передумаете, нажмите эту кнопку.
И он показал мне золоченый звонок на стене справа от дивана.
- До свиданья, месье. Наберитесь терпения.
Он исчез через ту же дверь, через которую мы вошли, она медленно закрылась за ним; дверь была так плотно пригнана к стене, что совершенно сливалась с ней. Иллюзия была тем более полной, что со стороны гостиной у двери не было ручки. Может, коридор, по которому мы только что прошли, был потайным? Я дал себе слово спросить об этом у мадам Люсьен Блен.
Я долго сидел на диване. Слева от меня китайская ширма. На низких столиках и на камине букеты желтых и белых цветов. Увядших. Прямо передо мной солнце освещало дверные стекла радужным светом, заливавшим траву и цветники сада. Этот садик, служивший продолжением гостиной, по форме напоминал носовую часть корабля, так что под конец мне стало казаться, будто я плыву по морю.
Тишина была гнетущей. Я встал и открыл одну из двустворчатых стеклянных дверей. Ветерок приподнял газовые занавески, я выскользнул в сад.
К черной решетке в рост человека, ограждавшей сад, был прислонен оранжевый шезлонг. Я разложил его посреди лужайки и сел. Светило солнце, до меня долетал приглушенный гул уличного движения, словно о решетку сада бил прибой. Мне было хорошо, я откинул голову на шезлонг. По синему небу плыли легкие весенние облачка.