Утренний бриз

— Нам надо избрать Анадырский уездный Совет, в который бы вошли представители от всех слоев населения Ново-Мариинска и были бы достойны нашего доверия.

— Почему Совет? — недовольно взмахнул рукой Пчелинцев.

— Это более совершенная форма правления. Она широко представительна и к тому же, господа, соответствует ситуации, — Струков сделал паузу, и ею воспользовался Сукрышев. Он провел по лысеющей голове ладонью, точно проверяя, на месте ли и гладко ли зачесаны редкие волосы, и спросил:

— Позвольте узнать-с, что это за ситуация?

Струков вкратце передал содержание радиограмм. Все притихли. На лицах отразилась тревога. Люди беспокойно посматривали друг на друга. Струков с презрением подумал: «Трусы» — и громко продолжал:

— Вот поэтому мы и создаем Совет, председателем которого избираем господина Рыбина.

Все обернулись к Рыбину, а он испуганно попятился назад, выставив перед собой руки:

— Нет, нет, не надо! Я не смогу!

Его черные глаза метались, а худое, с многодневной седоватой щетиной лицо посерело. Все на него смотрели, как на обреченного.

— Правильно! Его! Рыбина! — закричал Еремеев, и все обрадованно подхватили:

— Рыбина! Рыбина! Доверяем!

Секретарем Совета был избран Бирич, а его членами — Пчелинцев, Кочур и Чумаков. Чумаков носил большую светлую бороду. Она поднималась почти до самых глаз. Откуда он приехал, каково его прошлое — никто не знал, но Бирич приметил, что с переходом власти к ревкому Чумаков очень редко показывался в Ново-Мариинске. Он приходил с рыбалки только за покупками. Чумакова отличала хорошая военная выправка. Бирич полагал, что он — бывший белогвардейский офицер. Его и назвал Бирич вместо ранее намеченного Сукрышева. Чумаков спокойно отнесся к своему избранию, не испытав ни удовлетворения, ни раздражения. Чувствовалось, что ему это глубоко безразлично.

— Теперь, когда Совет избран, а вы, я вижу, довольны его составом, — не скрывая иронии, говорил Бирич, — Совет сообщит в Петропавловск о своем существовании и причинах своего появления, а также обсудит положение в уезде и решит, что нужно сделать в первую голову.

— Установить-с прежние цены-с! Прежние-с!

— Вытребовать долги!

— Оплатить уголь, который нас заставили бесплатно голопузым возить!

— Распределить поровну между коммерсантами все товары из государственных складов, поскольку у них нет хозяина, а то большевики приедут и все заберут!

Предложения, требования, обиды на ревком сыпались, как снег в пургу. Бирич с силой ударил кулаком по столу:

— Тихо! Галдите, как кайры на птичьем базаре! У кого есть просьбы или жалобы — пишите заявление в Совет. А сейчас я вот что хочу вам сказать. — Павел Георгиевич посмотрел на Струкова. Тот, как будто потеряв ко всему происходящему интерес, внимательно рассматривал свои маленькие руки. За время работы на копях они огрубели, ногти были обломаны. Бирич подумал: «Как ты отнесешься к моему подарочку?» — и, искоса следя за колчаковцем, сказал:

— В Ново-Мариинске остался в живых один член ревкома. Он только ранен.

— Кто? Где он? — посыпались вопросы. — Расстрелять его! Послать вдогонку за Мандриковым!

— Нет! — покрывая все голоса, возразил Бирич и увидел, что Струков, забыв о своих руках уставился на него. — Мы не убийцы и не террористы. Вчера мы наказали главных. Они этого заслужили. Один остался в живых. Его счастье.

— Расстрелять и его! — завопил Щеглюк, и снова у людей загорелись глаза, ожесточились лица. Ими овладела жажда убийства.

Бирич нахмурился.

— Неужели вы не понимаете, как для нас выгодно сохранить одному из членов ревкома жизнь? Мы, если понадобится, докажем, что расстреливали только тех, кто виноват, а не всех. К тому же этот человек был обманом втянут в ревком, служил для их грязных дел прикрытием. Мы все его знаем.

— Да кто же он? Назови! — потребовали участники собрания уже более спокойно. Их первый порыв расправиться с уцелевшим ревкомовцем сменился любопытством, и к тому же доводы Бирича звучали очень убедительно.

— Клещин! — назвал фамилию ревкомовца Бирич.

— А-а! Босяк! Голодранец! — раздались разочарованные голоса. — Ну, черт с ним!

— Мы, конечно, будем следить за ним, — пообещал Бирич, — и в случае чего — я сам его поставлю к стенке.

Клещина решено было не трогать. На этом собрание закрылось и все разошлись, за исключением членов Совета и хозяина дома. Бирич сказал Треневу:

— Ты уж извини нас, Иван Иванович, но Совету придется у тебя собираться. В правлении окна выбиты. У меня дома гостей полно, у Пчелинцева тесновато…

Тренев с радостью согласился. Доверие Бирича чего-нибудь да стоило.

Павел Георгиевич достал из кармана небольшой листок бумаги, развернул его и обратился к членам Совета.

— Мы должны сообщить Совету Народных Комиссаров о том, что создан Анадырский уездный Совет.

— Кому? Правительству? — испуганно спросил Кочур.

Остальные с нескрываемым удивлением смотрели на Бирича. Рыбин ссутулился еще больше, точно ему на плечи легла невидимая, но огромная тяжесть. Кочур приоткрыл рот и шумно дышал. Чумаков сидел, сжав бороду в кулаке.

— Я тут приготовил радиограмму, — развернул Бирич лист бумаги…