Утренний дом

Яркий, сладкий аромат душистого живого солнца растёкся внутри, отворив двери старых, давно позабытых надежд. И вспомнились Светке рассыпанные лучики волос на её юных плечах, свежесть утра, благоухание только проснувшихся кустов сирени, открывших глазки вишен и яблочный вкус поцелуев…

– Иха-а-а! Надёргали! И не стыдно! – забрюзжала крючковатая сухонькая старушка.

Светка удивлённо посмотрела на бабульку, огляделась. Вспомнила, где она. И устало заступилась:

– Не ворчи, старая, не убудет добра.

Вдруг остановились. У центрального парка авария обещала долгую задержку. Светка заскочила к Наташке. Впереди выстроились ещё пять трамваев. В первом собрались водители и кондукторы, судачили, махали возмущённо руками.

– Вот ведь паразиты! – засмеялась Светка, хлопнув руками по бёдрам. – Опять на путях гоняют! Ох, ну что за народ такой!

Наташка пожала плечами и открыла двери, пассажиры высыпали на пряно-тёплую улицу. Впереди остался только один. Светка мельком взглянула на него – смоляная борода и чуть тронутые сединой курчавые волосы. Священник раскрыл книгу и погрузился в чтение.

Светка подошла к своему сиденью и увидела на пыльном полу веточку сирени, которую обронили девчушки. Подняла, отряхнула и поднесла к лицу. Сладко-спелый аромат смешался с удушливой пылью. Светка присела. Она стала вертеть в руках увядшую веточку. Разглядывала цветочки. Больше не искала горький пятилистник желания.

Вдруг перехватило дыхание, и Светка беспокойно вскочила. Бросила веточку на своё рабочее место и постучала к напарнице в кабину:

– Пойду сбегаю, у баб повыспрашиваю, что тут случилось.

– Иди, – пожала равнодушно плечами Наташка, поправляя прядь выцветших непрокрашенных волос так, чтобы прикрыть синяк.

Светка собралась было что-то сказать, но только выдохнула воздух, сжала губы. Чиркнула взглядом по книжке, которую читала Наташка, и загорелась:

– Нашла что читать! Ты ещё скажи, что в прынца Грэя веришь или в чудо, – она подняла и бросила замусоленную рвано-грязную книжку Натальи. – Баба взрослая, а всё о ерунде думаешь. Ну, мать! Говорю тебе! Чудес не бывает!

– Не всем ведь быть такими практичными и умными, – улыбнулась добродушно и конфузливо Наташка.

– Не изменится твой, – чуть помолчав, задумчиво и тихо добавила Светка.

Наталья подняла голову и посмотрела ей прямо в глаза. Дрогнуло Светкино сердце. Похолодело. Положила она всё своё рабочее снаряжение и молча вышла в вагон.

У дверей трамвая взглянула на священника. Он держал прикрытую книжку в жилистых крепких руках и смотрел в окно. У него было ещё молодое, красивое, но какое-то худое и острое лицо. Священник медленно перевёл взгляд на Светку.

Его бледно-голубые глаза смотрели внимательно и глубоко. Сколько знакомой боли и света в них она нашла… Светка вздрогнула и испугалась, но не смогла сдвинуться с места.

– Самохина! Ты что, оглохла! Дверь долго открытой держать? – раздался голос Наташки.

Светка очнулась и выскочила из вагона. Сделала несколько шагов и обернулась. Растерянно посмотрела на напарницу. Та подняла глаза. Светка хотела вернуться, она уже сделала движение вперёд. Но Наташка, не понимая её, махнула, мол, добро, беги. И улыбнулась так тепло, по-детски. Добрая она, Наталья. И Светка поплелась к соседнему трамваю.

Она не слушала бабью болтовню в чужом вагоне, долго переминалась в нерешительности и временами потерянно оглядывалась на свой трамвай. Наконец решила вернуться. Сжала губы и выскочила на дорогу. Ей посигналила машина, но Светка даже ухом не повела. Когда поднялась в трамвай, священника уже не было.

– А где этот?.. Пассажир? – тревожно и тихо спросила она напарницу.

– Ушёл.

– Слушай… Бабы говорят, ещё не скоро… Гаишников ждём… Я сбегаю за мороженым в парк? Долго же стоять…

– Иди, – отпустила Наташка, – купи мне с шоколадной крошкой.

Светка вылетела из вагона, будто сбежавшая юная пассажирка. Вошла в парк, а там музыка. Грустная, за душу берущая. Тонкая, тихая, как шёпот занавески пустым покинутым утром. Светка постоянно оглядывалась, искала что-то глазами. Она купила мороженое и стала бродить по парку. Вокруг было многолюдно, шумно. Всё кипело бодрой, настоящей жизнью! Дети катались на игрушечных пони, кормили голубей, фонтан брызгал, пенился искрящимся шампанским, в воде веселились подростки. Люди, люди, люди… и всё пёстрое, живое.

Первый день лета щеголял ещё в весеннем наряде. И аромат от яблонь и вишен витал вокруг.

За оградой звякнул трамвай, пришлось поспешить к дороге. Двери вагона были открыты. Светка отдала размякшее мороженое Наташке и распечатала своё. Оно легко и податливо таяло, не принося прохлады, но отдавая сладость.

– Ты чего растрёпанная такая?

– Всё нормально, – сдавленным, не своим голосом ответила Светка.

Наталья нахмурилась и хотела уже что-то сказать.

– Нечего глазеть! Ешь, растает, – нарочито громко выпалила Светка и вышла из кабины.

Когда она приблизилась к своему креслу, её сердце отчаянно застучало в невидимую, но крепкую стену. На сиденье лежал свежий букет из наломанных веточек сирени и яблони. Светка прикрыла рот ладонью и разрыдалась.