Утренний иней

«Устал?» — спрашивал его отец. «Нет!» — отвечал Валентин. «Озяб?» — «Нет! А нам еще долго идти?» — «Очень долго!» — «Тогда пой, папа!» Деревья, что стояли вдоль дороги, отгораживая от них поля, были тоже покрыты инеем и блестели под солнцем. И все вокруг словно пело от солнца и света — оттого, что с утра лег на поля и на деревья этот необыкновенный, чистый и белый утренний иней. Все пело, и все сияло вокруг… Пусть все это повторится! Пусть повторится!

А пока он шел через холодные пустые поля, овеянные смертью.

10. ПОСЛЕДНЯЯ ГЛУБИНА

У Насти уже была двойка по физике, и, когда в четверг Тамара Ивановна вызвала ее к доске, она, поднимаясь из-за парты и направляясь к учительскому столу, знала, что и на этот раз не заработает ничего лучшего. Та, прежняя, Настя Букатина с ее неизменными пятерками и аккуратными тетрадками словно ушла куда-то, неизвестно куда. Словно и не было прежней, каменской, Насти, а была теперь самая обыкновенная жалкая двоечница, самая последняя в классе.

— Ну, Настя! Объясни нам, пожалуйста, что это такое перед нами и зачем мы сегодня принесли эти приборы в класс.

Глаза Тамары Ивановны были снова такими же, как тогда в учительской, — совсем не классноруководительскими глазами. Но они ничем не могли помочь Насте. Настя стояла у доски и молчала. Она чувствовала на себе ехидный взгляд Аллочки Запеваловой, презрительно-укоризненные взгляды других учеников и ничего не могла вспомнить, не могла произнести ни одного слова.

— Ну, Настя! Давай-ка, давай-ка припоминать! Давай-ка! Этими приборами мы уже пользовались на прошлом уроке…

Настя молчала. И класс молчал жестоко и презрительно. И тогда вдруг произошло невероятное. Настя увидела, как тихо, почти беззвучно зашевелились губы ее классной руководительницы. Отвернувшись от класса, Тамара Ивановна ей подсказывала!

Настя, растерявшись, тоже беззвучно пошевелила губами — хотела что-то сказать и не сказала.

— Прекрасно! — воскликнула Тамара Ивановна. — Совершенно правильно! Ты же все знаешь, Букатина! Просто надо смелее, активнее. Молодец! Садись. Ставлю тебе четыре. Давай сюда дневник!

Ропот прокатился по классу. Однако Тамара Ивановна не смутилась. Она спокойно, совершенно невозмутимо вывела в журнале, а потом и в Настином дневнике большую красивую четверку и сказала громко:

— Ну, будем надеяться, что следующий раз у тебя получится и что-нибудь получше, Букатина.

Настя поняла: Тамара Ивановна, так безнадежно роняя свой авторитет, пытается вернуть ту, прежнюю, каменскую, Настю. Но откуда ей известно, какой Настя была раньше? Прошлогодний ее табель остался в Дубовском, и никто не привез его оттуда. Значит, Евфалия Николаевна видится с Тамарой Ивановной! Может быть, она где-то совсем рядом? Только не дает о себе знать, как и Настин отец?

Странно — мысли об Евфалии Николаевне навели ее снова на мысли об отце. Теперь она была почти уверена, что отец и в самом деле где-то рядом с ней и что совсем немного надо приложить усилий, чтобы его найти. Уверенность эта пришла, наверно, от радости, которая охватила ее после так неожиданно и так счастливо свалившейся на ее голову четверки — словно кто-то очень хороший, знакомый и добрый невидимо следил за ней, помогал. До самого конца уроков в душе у нее что-то тихонечко пело. Она даже пропустила мимо ушей ядовитое Аллочкино:

— Она и урока-то у нее не спрашивала! Подумаешь — как называются приборы! Это и первоклашка скажет! Букатина — блатная. Блатная!

А Потанин-младший почему-то на всех переменах за Настинои спиной очень громко и очень музыкально мурлыкал какую-то приятную мелодию. И эта мелодия очень гармонировала с той музыкой, что тихонько звучала в Настиной душе. Она даже улыбнулась этому всегда вредному Потанину, он в тот же день постарался доказать, что вредный. После уроков он перехватил ее на черной лестнице и ни с того ни с сего стал требовать, чтобы она назвала его Ромочкой, словно догадался, что, спасаясь именно от него, она пошла в обход к раздевалке.

Выручила ее Виолетта, которая тоже почему-то оказалась на черной лестнице. И хоть никакого разговора на этот раз у них не состоялось, Насте стало радостно оттого, что они встретились. В последнее время ей казалось, что Виолетта после того Настиного прихода к ней домой, когда Настя отказалась пить чай с медом, стала ее избегать. Значит, ошиблась. Значит, просто не до Насти ей сейчас. Разве не может быть у человека каких-то своих, может быть, очень серьезных дел?

Однако она не рискнула пригласить Виолетту на день рождения, потому что очень смутно представляла себе, как же будет выглядеть ее день рождения в этом старом-новом ее доме с новым отчимом. Тем более что день рождения перенесли на воскресенье.

* * *