Утренний ветер

Врач вышел. Дверь снова отворилась, и в палату вошла… Мариенка в цветастом платье с нейлоновой сумкой в руке. В глазах у Рудо потемнело, а в голове, сменяя друг друга, запрыгали мысли. У него не хватило сил сосредоточиться и понять, что это действительно Мариенка, хотя сердцем он чувствовал, что она должна прийти.

Мариенка робко села на стул, потом снова встала, пододвинула стул к койке и с участием сказала:

— Я пришла на вас посмотреть, Рудо. Вам уже лучше?

Он не ответил, только кивнул головой. А когда она передала ему привет от Вильмы, которая якобы заболела гриппом, он сердито спросил:

— А почему именно вы пришли? Или вас Штефан послал?

Мариенка вспыхнула.

— Ему я не сказала, что пойду сюда, — ответила она и тут же быстро добавила: — Я принесла вам брусничный компот и записку от Тоно.

Она достала из сумки банку и поставила ее на ночной столик. Там же положила небольшой конверт.

— Еще принесла вам сигареты, но доктор не разрешает.

Рудо повернулся на бок. Он был так сильно взволнован, что теперь Мариенка виделась ему в какой-то туманной дымке.

— Почему вы пришли, Мариенка? — прошептал он. — Ведь вы же знаете, какой я плохой.

— Вы обещали мне прийти в воскресенье, — услышал он откуда-то издалека Мариенкин голос, — а я только вчера узнала, что вы здесь. Все на стройке гордятся вами, — добавила она через минуту, растерянно комкая в руках нейлоновую сумочку.

Рудо показалось, что голос ее приблизился. И мысли его вдруг просветлели, как звезды перед хорошей погодой. Он уже отчетливо понимал, что Мариенка сидит около него, около его больничной койки.

— Я думал, что вы придете, — сказал он откровенно. — Вообще, я не заслуживаю этого… Какой же тут героизм, когда меня чуть не убили!..

— Не говорите об этом. Вам очень больно?

— Уже не так, — приподнялся он. — Послушайте, Мариенка, не знаю почему, но именно вам я хотел бы рассказать об одном печальном факте в моей жизни. Штефан знает об этом и, наверное, вам кое-что говорил… Ведь я был в исправительном доме.

— Нет, я ничего не знаю.

— Так вот, целый год я находился в исправительном доме. Судили меня…

Рудо долго раздумывал, с чего начать, может быть, рассказать ей о своем безрадостном детстве, но, ничего не решив, он вздохнул и продолжал:

— В этом виноваты книжки, а еще больше приятели. Знаете, Мариенка, мне всегда хотелось совершить что-нибудь особенное. Я завидовал тем, кто сражался с фашистами в горах во время восстания. Я читал о ковбоях, о прериях, мечтал стрелять, а стрелять у нас сейчас нельзя. И вот мы, трое подростков, дали друг другу клятву, что убежим в Америку. Но на границе нас схватили…

С затаенным дыханием Рудо ждал, что же будет с Мариенкой. Засмеется она или встанет и уйдет? Нет. Мариенка продолжала сидеть. Она поправила ему подушку, а ее всепонимающие глаза просили, чтобы он рассказывал дальше.

— Мне тогда еще не было шестнадцати, — продолжал сбивчиво Рудо, — а моей заветной мечтой было ловко бросать лассо, лихо скакать в прерии на лошади, словом, жить свободной, привольной жизнью. Теперь я понимаю, что стремился к ней только потому, что у меня было тяжелое детство. Затем я попал в исправительный дом…

— Вас там наказывали, Рудо? — спросила она с сочувствием.

— Нет, но объясняли, какая это глупость мечтать об американских прериях. В ремесленной школе у меня тоже были товарищи не из лучших, — он вздохнул (чувствовалось, что ему тяжело говорить). — А потом работа мне не нравилась, скучная, однообразная, да и не доверяли мне. Судимый, как никак. Поэтому я иногда и пил, Мариенка. Честное слово, иногда…

Мариенка слегка дотронулась до его руки и потом как бы извиняясь сказала:

— Смотрю, нет ли у вас температуры. Нет, — покачала она головой, и брови ее сдвинулись.

«Что я делаю? Что я делаю? — думала она, упрекая себя. — Зачем я сюда пришла? Что скажет Штефан?»

Она не находила ответа, но потом все же его нашла: ведь Рудо для нее не просто знакомый. Он храбро вступил в единоборство с врагом. Да, с врагом. Кто же другой может портить технику? Такие вещи не делают из озорства.

Она поспешно посмотрела на часы и, протягивая ему руку, сказала:

— Мне уже надо идти.

— Спасибо, что пришли, — шепнул ей Рудо, — ведь у меня нет никого.

Мариенка ответила, что, возможно, она еще придет, правда, не знает, успеет ли, так как у нее намечается учет. Но внутренне она чувствовала, что больше не придет. Так будет лучше всего. Иначе как она посмотрит Штефану в глаза?

«Но ведь мы еще ничего друг другу не обещали, — шептал в ней какой-то голос. — Мы со Штефаном только друзья, комсомольцы, правда, два последних вечера он целовал меня на прощание».

Когда Мариенка ушла, Рудо взял конверт и принялся читать записку. Она показалась ему странной и не совсем понятной.