Утро на Чертовой горе

Робот (или человек?) остановился посреди широкой улицы. Слева была городская площадь, усеянная мусором и обгоревшими костями. Там же был небольшой парк аттракционов; детская черепушка выглядывала из кабины повалившейся на бок карусели. На высоком постаменте молчаливо стоял памятник, некогда возвещавший о былых победах гуманизма и человечности. Теперь он свидетельствовал о поражении людского рода, страшно фонил и не имел верхней половины туловища – та лежала рядом бесформенной грудой мрамора.

Справа, через дорогу, грозно возвышалась гигантская куча ржавого железа, разбитого стекла и колотого бетона; погнутые металлические двутавры торчали из этой насыпи, как иглы огромного ежа. Это был мрачный ров, исполинский могильник, который ранее являлся оживленным торговым центром. Теперь от великого множества магазинов и салонов, кафе и ресторанов, кинотеатров и игровых залов осталось одно лишь гигантское нагромождение мусора, в котором с трудом угадывалось былое наполнение, случайным образом сваленное в эту груду и перемешанное, точно игрушки непоседливого ребенка.

Он подошел к руинам и рассмотрел среди завалов покрытые пылью билборды. За толстым стеклом поликарбоната он видел лица людей – певцов, шоуменов, исполнителей, лидеров мнений ушедшей эпохи. Мир в одночасье переменил свои правила, если теперь, вместо всеобщей любви и обожания, их пассажи оказались не в ходу, а их лица лежали в грязи. Музыка затихла, улыбки исчезли; остались только лязг железа и апокалиптический гул – аккомпанемент гниения цивилизации, гимн тотального запустения.

Сам не зная зачем, он разглядывал афиши еще некоторое время, затем отвернулся и ринулся прочь. Радиацию он зафиксировал, едва выбравшись из своей металлической колыбели. C тех пор устройство, встроенное в его организм, не выявило ни единого клочка земли, где фон опустился бы до отметки, хотя бы допускавшей наличие живого существа. Радиация пронизывала это кладбище прогресса, проникала в каждую щель и каждый закоулок; где-то она оседала мощнейшими валами, а где-то струилась тонкими волокнами, но невозможно было найти места, на котором она не оставила бы свой знак. Фонили дома, фонили искореженные остовы автомобилей, фонили человеческие останки и мутноватые лужицы на рассыпавшемся асфальте – фонило все.

Так он бежал, выбивая грузный ритм своей железной поступью, и вслушивался в окружавшую его симфонию разрушения. До него не сразу дошло, что приглушенные хлопки, которые он поначалу принимал за естественное созвучие разыгравшейся вокруг вакханалии, имели вполне себе искусственную природу. Это были отдаленные выстрелы – пулеметные очереди, повсеместно звучавшие в разных частях города.

Вскоре в зону его видимости попал и один из источников звука. Машина, приземистая и вооруженная двумя пулеметными турелями, с легкостью морского баркаса катила по разрушенному кварталу, где жилые здания низвергли прямо на дорогу обломки кирпича и шифера. Причудливый беспилотник проехал мимо нашего гостя из капсулы и не обратил на него никакого внимания, направившись далее по своим делам. В свою очередь и механическое создание не стало испытывать судьбу, допытываясь машины, ведь не было никакой уверенности в том, что та не представляет угрозы.

Но что наиболее важно – машина была не способна помочь ему отыскать дорогу к нужным координатам и, соответственно, помочь ему добраться до Имени; а значит, взаимодействие с ней носило для существа заведомо бессмысленный характер.

По мере того, как робот (или человек?) удалялся на юг, где радиационный фон становился слабее, он все чаще и чаще наблюдал эти беспилотники. Они катались туда-сюда на своих плоских гусеницах, вращали башнями, будто выискивая что-то, издавали странные звуковые сигналы. Они заезжали в подземные переходы, пробивали стены подвалов, исчезали в городских недрах, откуда затем доносились длинные очереди выстрелов, после чего возвращались на поверхность и как ни в чем не бывало продолжали свой таинственный патруль.

Существо готово было поклясться, что, когда очередной беспилотник скрылся в проломе подвального помещения, из темноты прозвучали человеческие крики.

?

***

Отсутствие плоти мало смущало его. Скорее наоборот, сейчас он всецело полагался на эту особенность своего строения и сполна довольствовался ей. Будь он соткан из плоти, а не из металла – сгибался бы уже в болезненных судорогах, лишился бы половины волос, страдал бы от приступов кровавой рвоты и иных прелестей облучения, – но вместо этого он уверенными прыжками преодолевал метр за метром, оставляя позади городской центр с его подземными толчками и загадочными машинами.