Читаем Утро после победы полностью

Наталия Ивановна: Нет, я не могу сказать, что он меня баловал. Он был человеком суровым. Однако эта суровость не означала, что мы не были близки. Он не сюсюкал, не восхвалял мои достоинства. Напротив, он очень трезво меня оценивал, старался привить мне какие-то качества, которые считал важными. То, что со стороны выглядело суровостью, на самом деле было требовательностью. И при этом его любовь согревала меня, я это чувствовала. Одно из первых моих воспоминаний об отце относится к периоду, когда я – совсем маленькая – болела корью. Болезнь протекала очень тяжело. В ночь кризиса он примчался с работы и, даже не переодевшись, прижал меня к груди. Всю ночь отец проносил меня на руках. Мама умоляла его отдохнуть перед рабочим днем, но он отказывался наотрез. Он очень любил меня, в том числе и потому, что я была последним ребенком, подарком судьбы. Хотя я родилась через несколько лет после Победы, для него это была награда, знак большого успеха в его жизни.


И. С. Конев с супругой Антониной Васильевной и дочерью Наталией


Отец достаточно рано ушел из моей жизни, он был неизлечимо болен, страдал от рака. Когда его не стало, мы с мамой поняли, что были за ним как за каменной стеной, что он защищал нас, как он сам любил говорить, «от всех превратностей судьбы». Отец был необычайно трудолюбивым человеком и старался воспитывать своих детей такими же. Он очень много читал и приучал меня любить книги. Его интересовала самая разнообразная литература. Например, в нашем шкафу лежала книга «Записки Гая Юлия Цезаря о галльской войне». Я спрашивала отца: «Пап, ну это же такая скучная книжка, как ты можешь ее читать?» Он говорил, что с возрастом я пойму, как это интересно. И был прав. Я до сих пор нахожу в нашей огромной библиотеке книги с его пометками – он любил в нужных местах писать карандашом знак «Нота Бене». Например, я нашла такие знаки в «Фаусте» Гете. Это меня поразило. Одной из любимых его книг была «Война и мир» Льва Толстого. Отец говорил, что Толстой сумел описать человека на войне, причем и рядового, и офицера, так, как этого больше не сделал никто.

Кроме этого, он читал много самой разной периодики и меня приучал читать газеты, быть в курсе всех событий. Когда папы не стало и мы съехали с государственной дачи, перед нами встала проблема – все эти кипы газет и журналов нужно было упаковать и куда-то вывезти. Там были подшивки журналов «Знамя», «Иностранная литература», «Огонек», «Военно-исторический журнал», масса газет.

Папа учил меня осмысливать окружающий мир. Он поощрял во мне заинтересованность, любопытство. Именно благодаря его влиянию я так высоко ставлю интеллигентность, начитанность, образованность человека. Для меня это очень важно, потому что я помню, каким был мой отец.


Вы использовали те возможности, которые предоставлялись благодаря высокому положению отца?

Наталия Ивановна:

Я никогда не смела пользоваться преимуществами своей фамилии. Но у меня были возможности, благодаря отцу, прикоснуться к каким-то духовным ценностям. И это – единственное, чем я пользовалась. Я говорю не только об отцовской библиотеке, но и о путешествиях. Отцу приходилось много бывать в странах Варшавского Договора. Мы ездили в Чехословакию, в Польшу и в Восточную Германию.

Благодаря отцу мы ходили на хорошие концерты, бывали в Большом театре. Для меня это было таким счастьем! Я с юных лет обожала балет. А как-то раз во время отдыха в Карловых Варах папа познакомил меня с великой Галиной Улановой! Мы сидели за одним столиком, и я умоляла папу представить меня ей, ведь я видела ее на сцене. Также благодаря папе я познакомилась со знаменитой балериной – Ольгой Васильевной Лепешинской. Более того, когда моя маленькая дочь должна была участвовать в каком-то спектакле, мама позвонила Лепешинской и сказала: «Ольга Васильевна, моей внучке нужна балетная пачка». И Лепешинская прислала нам свою пачку.

Отец приучал меня к классической музыке, к русским песням. В юности мне хотелось слушать джаз. У моей старшей сестры Майи была огромная коллекция записей Эллы Фицджеральд, но папа говорил: «Нет. Мне это не нравится. Ты лучше послушай, какой чудесный романс поет Шаляпин «Утро туманное, утро седое…» В нашем доме постоянно звучала музыка Шопена, Чайковского. Я начала заниматься музыкой, и папа радовался, когда я играла что-то из классики. Я очень благодарна отцу за то, что он дал мне возможность все это полюбить.


Где встретили войну ваши родители?

Перейти на страницу:

Все книги серии 75 лет Великой Победы

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное