Иштван Сабо

Утро святого семейства

Они вышли из дома все вместе сразу же после завтрака. Ребенок собирался в школу, а родители — на ярмарку в Кестхей.

Жупан вывел из хлева предназначенную для продажи корову Пеструшку и остановился посреди двора, держа в руках веревку. Он был готов в дорогу и поджидал жену, которая торопливо одевалась: зашнуровывала свои высокие ботинки и при этом успевала отчитывать сына — Янчи вздумал идти в школу босиком.

— На улице-то тепло, — канючил мальчик, — все ребята ходят босиком.

— И пусть себе ходят, а ты надевай башмаки. Наступит лето, будешь дома босиком бегать, а пока я не позволю.

— Надо мной все смеются.

— Вольно им смеяться, — проговорила женщина, — будь у них такая обувка, они бы от нее не отказывались. Радуйся, что у тебя всего хватает!

Слова матери вовсе не утешили Янчи: только отсутствие башмаков могло бы его осчастливить. Он крепко возненавидел их.

— Все равно не надену!

— Попробуй-ка мне еще перечить, — сказала женщина, и глаза ее потемнели.

— Анна, — раздался со двора голос мужа, — что ты там копаешься?

— Парень никак не слушается. Башмаки надевать не хочет.

Ответом ей было молчание, и лишь немного погодя послышался неуверенный голос отца:

— Не упрямься. И не задерживай мать.

— Слыхал? — спросила женщина.

Мальчик присел на табуретку и стал зло, рывками натягивать башмаки.

— Не строптивься, не то получишь. Из-за тебя только время теряем. Нам давно ехать пора.

Янчи шнуровал башмаки и что-то бурчал себе под нос, стараясь, чтобы мать не разобрала слов.

Но той было достаточно его ворчания.

— Что ты сказал?

Тут Янчи так и взвился на дыбы.

— Ничего! Деньги мои отдавай! — крикнул он, задыхаясь от бешенства. — На ярмарку мне нельзя, босиком тоже нельзя… Отдавай деньги, ничего мне не покупайте!

Тут он враз схлопотал оплеуху, мать толкнула его так, что мальчонка вылетел за дверь и остановился лишь посреди двора. Рядом с отцом, который держал на веревке Пеструшку.

Янчи, понурясь, застыл на месте, с ранцем за спиной: один башмак зашнурован, второй — нет. Он молча изо всех сил боролся с подступившими слезами и, чтобы не разреветься, даже сгорбился весь, стиснув кулаки.

— Вот и достукался, сам видишь, — тихо проговорил Жупан.

Отец без гнева, чуть ли не смущенно смотрел на сына, перебирая в руках веревку.

— Чего ты матери перечишь?

Мальчик не ответил, но, услышав вопрос отца, все-таки расплакался, словно участливый тон взрослого лишил его остатков самообладания.

— Не реви, — расстроенно бросил отец, — ведь знаешь: мать хочет, чтобы ты ходил в ботинках. Ты должен ее слушаться.

— Все надо мной смеются.

— Не обращай внимания. Завидуют, вот и смеются.

— Нет, — произнес мальчик. — Они говорят, что я — барчук.

Тут Жупан неожиданно разозлился:

— Черт бы побрал эти башмаки! Сними их по дороге и иди себе босиком. А как домой возвращаться — опять натяни, чтоб мать не прознала.

— Тогда мне еще пуще достанется.

— Почему?

— Я уж пробовал. Ребята говорят, что я трус.

— Не бери в голову, — нерешительно повторил Жупан. — Подумаешь, экий стыд — в башмаках ходить!

— Да ведь надо мной ребята все время издеваются. Говорят, будто я маменькин сынок и трус.

— А ты их не слушай.

Мальчика, однако, не успокоили слова отца, хотя он и прекратил хныкать, но по тому, как он нервно переступал с ноги на ногу, было заметно: он не может и не хочет примириться со своей участью. Он бросил в сторону отца робкий, полный затаенной надежды взгляд.

— Папаня, — проговорил он, — позволь мне ходить босиком.

Жупан раздраженно передернул плечами.

— Я-то разрешил бы тебе, уже май на дворе и погода стоит хорошая. В твои годы я никакой обувки не знал не то что в мае, а уж с конца марта и по самый ноябрь. В этакую теплынь да в башмаках ходить — дурь несусветная. Но мать твоя прямо помешалась на этих ботинках. Ты уж ее послушай. А как экзамены сдашь — шлепай себе дома босиком в свое удовольствие.

Мальчик грустно выслушал отца, глядя прямо перед собой, а потом произнес:

— Я вчера сказал ребятам, что… с сегодняшнего дня тоже буду ходить босиком. Я обещал. А они мне не верили.

Тут голос его дрогнул. Он с надеждой уставился на Жупана. Отец хотел было ответить, но в этот момент из кухни донесся громкий голос жены:

— Йожи, бумага на корову у тебя?

Мужчина дважды ощупал внутренний карман пиджака.

— Нет, — смущенно ответил он, — у меня нет, я не брал.

— Так нам сроду до ярмарки не добраться! Остальной народ уж давно прошел, а те села — и Жиди, и Вамуши — у черта на куличках! Пока вы прособираетесь, аккурат к шапочному разбору поспеем… — Это она прокричала уже из комнаты.

— Чего же ты раньше не сказала? — пробурчал Жупан, а вслух громко крикнул: — Она на комоде, под вазой!

Наконец, закончив сборы, женщина вышла из дома, в руке она держала нужное свидетельство, хозяйка заперла дверь кухни, взяла прут, прислоненный к стене, и подошла к мирно стоявшей Пеструшке.

— Пошли, что ли, — сказала она мужу. Затем бросила взгляд на сына: — Ты все еще здесь прохлаждаешься? В школу опоздаешь.