Утро. Три цвета (СИ)

Никогда ранее для него не стояла проблема выбора: с кем он? Со своей формальной родиной, где он родился, вырос, создал семью и с которой связывал все свои мысли о будущем, или же со страной, где родились его предки, на культуре которой он был воспитан и с которой всю свою жизнь он чувствовал, как пуповину, неразрывную ментальную связь. Он где-то читал, что Родина - это не то место, где именно человек родился - это лишь родные места. Настоящая же Родина - это твоя историческая предтеча, общность и народ, частью которого ты себя осознаёшь.

И вот с этой Родиной ему, возможно, предстоит воевать? Да даже если и не воевать: каждый день из средств массовой информации выливались тонны грязи на эту страну. Он не вдавался особо, правда это или ложь, хотя было ясно, что лжи в любом случае предостаточно. Но ему было болезненно неприятно слушать это. Каждый день, каждый день... Просто невозможно. Это как плевок в лицо, плевок в душу. Да уж лучше бы плевали в него. А смотреть, как топчут самое святое, что у тебя есть... Как если бы оскорбляли его мать. И так рассуждал не он один - многие, хотя свои взгляды никто не афишировал.

Пока к таким как он здесь относились терпимо, он хорошо относился к стране, в которой жил. Теперь же она разочаровала его. Становиться же "манкуртом", подстраиваться под официальную позицию для него было абсолютно неприемлемо.

Но легко сказать - уехать. Сразу возникала масса вопросов: куда именно ехать, где работать? Продать квартиру здесь и купить там - это более-менее ясно. Но как перевозить вещи? Как там устраивать дочку в школу?

И вновь он не мог принять решение. Мысли тяготили его. Он выходил из палаты, шёл на процедуры или в столовую и радовался, что у него есть повод отвлечься, заняться рутинными делами и на какое-то время уйти от своей неспособности сделать выбор. Когда-то он услышал фразу: "Если не знаешь, как поступить - делай шаг вперёд". Этого шага он и не мог сделать и, как белка в колесе, продолжали, вновь и вновь повторяясь, мелькать в голове одни и те же мысли, аргументы и доводы, не приближавшие его, вместе с тем, ни к какому возможному решению.

Временами он думал о своей жизни. Вот, ему уже почти сорок, а чего он достиг за эти годы? Ведь в юности будущее представлялось ему куда более привлекательным, чем всё оказалось в действительности. Ведь он был совсем не глуп, подавал надежды, был перспективным специалистом и, вроде бы, всё складывалось достаточно оптимистично. Почему же сейчас он, если и поднялся выше уровня "офисного планктона", то уж, во всяком случае, ушёл не особенно далеко? А ведь он когда-то хорошо рисовал, мечтал стать художником, рисовать иллюстрации к фантастическим романам, которыми зачитывался в детстве... Всё ушло в разговоры, размышления, разбилось о проклятую нерешительность, от которой он мучился ещё будучи подростком. Все свои силы он, как будто стараясь отвлечься от главного, тратил на нелюбимую, в общем-то работу. Зарабатывал деньги и убеждал себя, что всё же его усилия не пропадают даром, он содержит семью. Однако эти усилия ни на шаг не приближали его к Мечте. Как говорил Ларошфуко, кто слишком усерден в малом, неспособен на великое.

Иногда он размышлял, сидя на скамейке в больничном сквере. Стояла уже середина апреля. Было очень тепло и ветки деревьев подёрнулись зелёным маревом от первых листков, пробивавшихся из почек. Весенний ветерок приятно обдувал лицо. Он смотрел вдаль, на блики солнца в окнах далёких многоэтажек и мечтал. Мечтал как в детстве, мечтал, что когда-нибудь он сможет, он добьётся, он сделает...

Так прошло три недели. Две противоположные, взаимоисключающие возможности - пойти служить или уехать - кружились у него в голове все дни проведённые в больнице. Он не мог склониться ни к одной из них. Подсознательно он откладывал решение, ждал, что жизнь преподнесёт какие-нибудь дополнительные доводы, факты, которые всё же помогут ему определиться.

Он вышел из больницы, оформил освобождение от мобилизации и начал жить дальше. Он время от времени возвращался к своим размышлениям, но быстро переключался на что-то другое. Жизнь всё время подбрасывала ему более насущные, сиюминутные проблемы. Жизнь двигалась вперёд. Ему было почти сорок...

Он посмотрел на часы. Было без двадцати одиннадцать. Долго же он просидел... Как не хотелось ему сейчас выходить из дома, да ещё в такой ливень, но надо: врач сегодня назначил на двенадцать и будет его ждать.

Он отставил пустую чашку из-под кофе, пепельницу, набитую окурками. Пошёл в свою комнату, не спеша оделся. Потом подошёл к серванту и вытащил из секретера папку с медицинскими документами. Выйдя в коридор, положил бумаги на тумбочку, включил светильник, начал обуваться. Взялся за осеннюю кожаную куртку, но передумал (погодка "аховая") и надел дождевик. Посмотрел в зеркало. У виска, в такт тиканью часов, доносившемуся с кухни, пульсировал кровеносный сосуд. Он удивился: раньше он этого не замечал.

Пора.