Утро. Ветер. Дороги

— Геленка ведь девочка еще… Не знаю. Но эта девочка мне очень дорога. Не потому, что талантливая пианистка… Она так поэтична, понимаешь… Вот я встречался с Ладой Мельниковой, воображал, что влюблен. Как девчонка она мне нравилась, но когда я разобрался, так сказать, в ее духовном содержании… Папа — писатель, мама — лингвист… Напихали в нее много всякой эрудиции, но своего-то у нее ничего нет. Щебечет о старинных церквях, о мастерах иконописной живописи, а никакого интереса у нее к ним сроду не было. Просто наслышалась, нахваталась, запомнила. Способный попугай!..

Мы помолчали.

— Тебе хочется знать, влюблен ли я в кого-нибудь? — сказал Даниил. — Нет. А почему я должен быть обязательно влюблен? Все это мальчишество и совсем не главное в жизни.

— А главное — судовождение на морских путях?

— Да.

— Стать капитаном, как твой отец…

— Да. И я стану им, черт побери!

— Наверное, тебе кажется, что быть капитаном дальнего плавания — самое большое счастье на земле… — сочувственно сказала я.

И тогда Даниил удивил меня. Испугал…

— Конечно, быть капитаном — это замечательно! Но есть счастье такое ослепительное, такое несбыточно прекрасное, что согласишься умереть за один час такого счастья…

— Дан! — У меня словно комок подступил к горлу. Я уже знала, что он скажет. Как же я сама этого не поняла раньше! Как мы все не поняли! Ох, Дан!

— Это театр, Владя! Поразительное и прекрасное чудо. Принять участие в чуде искусства… Есть же такие счастливцы.

— Дан, милый! Как же ты… Почему? Ты должен был учиться на актера. Ты же — талант. Я всегда это знала, всегда, но ты так рвался в океан… Ты никогда словом не обмолвился о театре. Только читал нам монологи. И целые пьесы наизусть. Какие мы все идиоты, а еще твои друзья. Но почему ты сам…

Даниил приблизил ко мне лицо, и я увидела его мрачные глаза.

— Как могу я верить, что из такого множества людей именно мне дано творческое озарение, власть над душами людей. Я слишком глубоко люблю театр, чтоб идти туда средненьким. Посредственностей там и без меня полно. А театру не нужны средние, как и поэзии, литературе, живописи, музыке.

— Дан! Ох, Дан!

Сердце мое разрывалось от жалости. И Дан это понял.

— Опять ты меня жалеешь! — закричал он в бешенстве, совсем как в детстве. — Черт бы тебя побрал, почему ты меня вечно жалеешь?!

Дан, разозлившись, схватил меня за плечи и стал так трясти, что у меня голова замоталась во все стороны.

— Прости, Владя, — сказал он с досадой, — я не могу тебя понять. Ты, что ли, правда в меня влюблена? Ведь ты меня жалеешь с третьего класса. Влюблена или нет, говори!

— Конечно нет, с чего ты взял? Люблю просто как личность!

— Ты большая фантазерка, Владя. Ты меня выдумала. Наверно, я не такой, каким тебе кажусь. Скажи, ты хоть целовалась когда-нибудь? Конечно нет. Я начинаю бояться, что испорчу тебе жизнь, Владя, что ж ты молчишь?

И так как я не отвечала (что я могла ему сказать?), а его начала терзать совесть или еще почему-то, только он начал меня целовать. Собственно, сначала это был один поцелуй, такой долгий, что у меня потемнело в глазах. Еще бы! Здесь смешалось все: потрясение — все-таки это был первый поцелуй, горечь от сознания случайности… ощущение неловкости и даже стыда.

Вот сколько разных чувств одновременно. Даниил был увлекающимся парнем. Наверное, он любую девчонку стал бы целовать, очутись с ней вдвоем на темной скамейке в поздний час и на столь пустынной улице. Если бы он опомнился и попросил прощения, я бы, наверное, разревелась. Но он и не думал просить прощения, а продолжал меня целовать.

О любви не было сказано ни слова. Может, Даниил считал себя виноватым в том, что я ни с кем еще ни разу не целовалась?

Когда рассвело, мы опомнились и пошли домой. Даниил проводил меня. Расстались без всяких объяснений. Я поднялась к себе и сразу пошла на кухню, мне зверски захотелось есть.

Как это ни удивительно, после такого потрясения я и поела, и уснула. Проснулась в одиннадцать часов, когда дома уже никого не было. Вспомнила все, ощутила поцелуи Дана на своем лице и, вздохнув, стала убирать квартиру.

Я знала, как поступит Дан… Он уедет на оставшиеся три дня куда-нибудь, на дачу к товарищу например. Увижу я его теперь лишь на зимние каникулы. К тому времени этот странный вечер совсем забудется.

Вечером я встретила на лестнице Марию Даниловну, она стала звать меня пить чай: «Даня уехал на дачу к приятелю, и я одна». Я на что-то сослалась.

Вечером я пошла к дяде Александру посоветоваться насчет Наташи.

Тетя Аля сочувственно расцеловала меня и кинулась подавать на стол. Дядя Александр тоже вышел ко мне из кабинета, чтобы выразить соболезнование. Он был в домашнем костюме из вельвета в крупный рубчик и выглядел свежо и молодо. Дядя очень похож на моего отца, только выше, дороднее и самоувереннее. Когда они вместе идут по улице, все оборачиваются — до того они похожи. И вместе с тем разные: один известный хирург, доктор медицинских наук, а другой — простой рабочий. Это очень чувствуется, хотя папа и начитан, и интеллигентен…