Утробный рык Дракона

Исследования в области физики атомного ядра в СССР начались ещё в 1922 году, когда в Петрограде был создан Радиевый институт. В начале тридцатых английский физик Чедвик открыл нейтроны — инструмент для исследования ядра, и в Физико-техническом институте Иоффе организовал лабораторию ядерной физики, фактическим руководителем которой стал Игорь Курчатов. Один из «отцов» русской атомной бомбы Юлий Харитон в 1939 и 1940 годах, задолго до получения какой-либо разведывательной информации по разработке бомбы на Западе, вместе с Зельдовичем провёл ряд расчётов по разветвлённой цепной реакции деления урана в реакторе, выяснил условия возникновения ядерного взрыва и получил оценки его огромной разрушительной мощи.

И в сороковом, и в сорок первом, и в сорок втором году советские физики били тревогу,[21] взывали ко всем самым высоким инстанциям, — вплоть до самого Сталина — настаивая на немедленном развёртывании работ над ядерным оружием. Но все их призывы остались гласом вопиющего в пустыне: блокировка Хранителей действовала безотказно. И только в марте 1943-го на окраине Москвы начала создаваться «Лаборатория номер два», институт Академии наук, не имевший к этой Академии ни малейшего отношения. Возглавил работу над урановой проблемой Курчатов, он же привлёк к участию в ней весь цвет науки Советского Союза — всех ведущих физиков страны.

В сорок четвёртом году запускается первый циклотрон, с помощью которого был получен новый химический элемент — плутоний. Но по-настоящему горячка началась в сорок пятом, после слов Трумэна об испытании нового оружия, после невзначай обронённой Сталиным фразы: «Надо поторопить Курчатова» и после того, как два японских города сгорели вместе с их обитателями. Демонстрация оказалась очень убедительной, а Запрет эсков был снят, пока у лихих генералов Страны-между-Океанами не закружились головы от осознания невиданной мощи, попавшей к ним в руки. Тогда-то, в августе 1945-го, Сталин назначает куратором советской ядерной программы Лаврентия Берию. Машина завертелась — уж кто-то, а Лаврентий Палыч очень хорошо знал, как решать проблемы — в чём бы они ни выражались. Главным научным руководителем остался Игорь Курчатов.

Распоряжения Вождя были жёстки и лаконичны. «К вам одно требование: дайте нам атомное оружие как можно скорее» (Курчатову в Кремле в августе 1945-го, вскоре после возвращения из Потсдама). «Найти и разведать» (геологам, осмелившимся утверждать, что в СССР урана нет).

В сорок шестом году в «Лаборатории номер два» заработал первый в Советском Союзе исследовательский ядерный реактор, и уже строились заводы для производства и выделения плутония. Создавалась и прочая необходимая инфраструктура совершенно новой отрасли науки и техники — атомной. И шли потоком и обрабатывались аналитиками ценнейшие разведывательные данные со всего мира.

Весной 1946-го будущий директор ядерного центра Павел Зернов и будущий научный руководитель того же центра Юлий Харитон прибыли в Саров и решили: первая секретная атомная лаборатория будет построена в этом глухом городишке. Госбезопасность быстро и привычно оттяпала у Нижегородской области и Мордовской АССР двести квадратных вёрст земли и столь же стремительно создала здесь закрытую зону с закрытым городом.

Однако порядков, существовавших в многочисленных «шарагах», в Арзамасе-16 не было. Обращённые (и Берия в том числе) чутьём поняли, что в деле создания сверхоружия палку перегибать не стоит. А если не выйдет — расстрелять всегда успеем.

Вариант бомбы был выбран самый простой, — правда, и самый дорогой, — советская «РДС-1» («Россия делает сама») почти точно копировала американского плутониевого «Толстяка», раздавившего своей грузной тушей Нагасаки. Красный Дракон, не отыскав Меча в кишках Коричневого, поскрёб по заокеанским сусекам — и наскрёб. Секретные службы СССР выполнили свою задачу с блеском (не без помощи извне), и важнейшая и тщательно хранимая американцами тайна государственного значения уплыла к самому опасному врагу. Зачем, спрашивается, изобретать велосипед, когда можно…

Но узнать, как сделать — это ещё полдела. Нужны были люди, способные это сделать, — и такие люди в Захваченной стране были. И эти люди, выковывая Дракону Меч Демонов, свято верили в то, что они спасают свою страну.

* * *

29 августа 1949 года на полигоне под Семипалатинском, в спецказемате командного пункта, в десяти километрах от будущего эпицентра взрыва, доложили: «Рубильник цепи подрыва «изделия» замкнут!». Секунды обратного отсчёта капали, словно капли воды в старинной китайской пытке: «Семь — кап…, шесть — кап…, пять — кап…» — приговорённые, говорят, сходили с ума от этого монотонного капания. Нервы у людей были напряжены так, что казалось — не выдержит бетон перекрытий убежища, растрескается и рассыплется струйками песка. В успехе вообще-то не сомневались, но червячок точил — все прекрасно понимали, что будет, если бомба не сработает: вот тогда-то уж враз припомнят и науку, и идеологию…