«Уцелевший» и другие повести

В поезде уже включили свет. Бабы целлюлитные уже не гомонят – просто тихо пьют и горестно шепчутся пьяными голосами. Эту шалаву уже «ненадолго», что-то типа «рыбок посмотреть», отпросил в «роту» себе подобных, громко квартирующую в соседнем вагоне, громко, быстро и по-военному обаятельно посмеявшись с очень либеральными после полторашки везомого домой южного вина родителями, какой-то атлетический курсант. Мужики и молодые мужики в штанах «Adibas» уже похрапывают на полках, свисая босыми ступнями в проход. (С.Я. еще очень старался, когда в тамбур ходил, при неожиданном качке не впечататься ухом аккуратненько вот в такую вот ступню.)

Итак, все по-человечески спят, только у С.Я., как всегда, «вторая смена» – некстатийная ситуативная бессонница. Сова, б…, х…ева. Мучайся теперь в мороке всю ночь.

Серафим. «Дополнительный 38-й»

Может быть, Серафим и не помнит, но, по-моему, проснулся он на следующий день очень рано. Дело в том, что ему срочно надо было попасть к врачу. У него были серьезные проблемы со спиной, а врач-то был такой, серьезный… Да и родительских денег в этого эскулапа было вбухано хорошо… В общем, Серафим встал рано и, по ходу дела, Сашку потащил за собой (насколько это было возможно :-)).

Серафим до сих пор помнит, что Саша была в белых штанах. (Так же, как и цепочку на шее, Серафим больше ни разу не видел на Саше этих гопаревских штанов.) И все же она пошла за ним. Серафим потом подумывал, что для среднестатистической девушки этот подвиг был равен мозгоебству Александра Матросова: все-таки в белых штанах – и по полю в росе…

Ранним, свежим и чистым утром деревня Гамбург еще спала. Серафим решительно зашагал из дому, а Саша еле поспевала за ним. В этом своем пешем походе они чем-то напоминали Винни-Пуха и Пятачка. И столь же решительно, на ходу, Серафим делал Саше официальное заявление, что шлюшка на ночь ему не нужна. Что, мол, если она не настроена на серьезные отношения, то уж лучше обрубить все сразу, без всякого продолжения.

На самом деле Серафим ждал, что Саша будет его уверять в чем-то вроде «любви до гроба», но она как-то противоестественно, не соответствующе всей серьезности момента молчала.

– Фим, а ты кто по гороскопу? – спросила его Саша, когда он умолк после своей тирады.

Серафим немного оскорбился тем, что, во-первых, она говорит вовсе не то, чего он ожидал, а во-вторых, что она верит во все эти гороскопы. Серафим посчитал это тогда показателем ее скрытой недалекости.

– Овен, а что? – спросил он.

– А я Лев, – сказала Саша.

– И что? – опять спросил Серафим.

– Трудно нам с тобой придется, – ответила Саша.

Перед железнодорожной насыпью Серафим почему-то нарочито сухо поцеловал Сашу в щеку, сказал что-то дежурное и попрощался. Саша пошла по росе обратно.

Серафим посмотрел на часы и понял, что электричку они с Сашей скорее всего все-таки проспали. Чтобы лишний раз в этом убедиться, он перешел железнодорожное полотно и двинулся к домику станционного смотрителя. Этот домик, скрытый за зелеными раскидистыми деревьями, был именно каким-то железнодорожным. Вообще, сам пейзаж был каким-то загадочно-устрашающе-пелевинским50

.

На его крики из дома вышла древняя беззубая старуха, которая подтвердила, что электричку Серафим действительно пропустил, и посоветовала ему идти три километра до железнодорожной развязки, откуда было легче попасть в уездный центр.

Серафим пошагал по шпалам. Начался сильный дождь. Укрыться ему было нечем, и он, почти сразу же промокнув до нитки, хлюпая кедами, развлекал себя тем, что громко пел песню «Дополнительный 38-й»51. Потому что, во-первых, его все равно никто не услышал бы, во-вторых, эта песня очень подходила к тому положению, в которое он попал, а в-третьих, он был счастлив, как щенок. А еще по дороге он придумал стих, чего с ним давно уже не случалось.

Тянулась струйкой –

БА-А-АХ!!! – из брандспойта

Безумная жизни

Синусоида.

На данной площади,

Слой за слоем,

Отрываю жизни пласты,

Как Трою.

VIII

Не смотри, что моя речь невнятна,

И я неаутентично одет –

Я пришел, чтобы сделать приятно,

И еще соблюсти свой обет.

«Из Калинина в Тверь»

Десять стрел на десяти ветрах,

Лук, сплетенный из ветвей и трав;

Он придет издалека,

Меч дождя в его руках.

«Десять стрел»

С.Я. подвергается статистическим отчетам

Вот бы раньше кто сказал, что тебя поездная романтика перестанет вставлять, а, С.Я.? Да-а, отвечает лениво-бессонный С.Я. Бабы престарелые угомонились вконец, б…дь в шортах так и не возвратилась, а ее отец с матерью уже спят давно: сами, наверно, были такими же, поэтому и спят спокойно; проводник(ца) как молчал(а), так и молчит (в жопе торчит), невидимое…