— Я тебе помогу, — сказала Кристина и грациозно разлеглась среди шаров, закинув ногу на ногу. Ее груди задорно уставились в потолок, и вытатуированная на левой пчела тоже приобрела задорный вид. Олег качнулся к столу, но тут же дернулся назад.
— Дверь…
— Да черт с ней!
— И со мной! — рыкнул Кривцов, леопардовым скоком прыгая к столу и на ходу сдирая рубашку. — Эх, прощай, моя девичья честь!
Светлана сидела на своей кровати, облокотившись на пододвинутую подушку и закинув ногу на ногу. Ее рот был приоткрыт, а глаза с восхищением смотрели на Бориса, который, стоя посреди комнаты и делая руками изящные округлые жесты, нараспев и с чувством произносил, лаская девушку бархатным взглядом.
— Красиво! — вздохнула Светлана, когда он закончил, и простодушно спросила: — Это Пушкина стихи?
— Нет, — Борис улыбнулся — чуть снисходительно, — это написал индийский поэт Рабиндранат Тагор. Называется «Дыхание песни». Мне очень нравится индийская лирика — удивительное сочетание изящности и мощности. В ней столько чувства, и когда ее читаешь, то непостижимым образом видишь всю многоцветность отдельной, пусть даже самой незначительной жизни, и в то же время слышишь отзвук сердца Вселенной.
— Это верно, — вдумчиво подтвердила Светлана, почти ничего не поняв. — А вы… то есть… ты тоже пишешь стихи?
Борис сожалеюще покачал головой.
— Увы, мне этого не дано. Но, с другой стороны, мои стихи — это мои изделия, — он наклонил руку, и золотой крокодил на его мизинце сердито сверкнул на Бережную изумрудными глазами. — Пусть я занимаю директорский пост, это не мешает мне находить время для любимого дела. Хочешь еще вина?
Светлана, засмеявшись, покачала головой, и ее серьги весело запрыгали. «До чего ж хороша!» — думал Борис, глядя на изгиб ее шеи.
— Нет, не надо. А то я буду совсем пьяная! Это все от шампанского, — она вздохнула. — По-моему, шикарный вечер получился, правда?
Борис молча пересек комнату и сел на стул рядом с ней, устремив на Светлану некий полуночный взгляд, исполненный нежности и тоски. Он уже давно отлично понял, какую тактику следует вести, и это была его любимая тактика.
— По-моему, это был лучший вечер в моей жизни, — очень серьезно произнес он. Потом помолчал и добавил, подпустив в голос немного романтического трагизма. — И теперь я счастлив, что обстоятельства сложились именно так. Чтобы ни ждало меня в дальнейшем, я готов на все, чтобы эти глаза смотрели только на меня.
Светлана покраснела и нервно дернула плечом, отчего с него свалилась золотистая бретелька. Происходящее казалось ей нереальным — напротив нее сидит потрясающе красивый мужчина и фактически признается ей в любви, и смотрит на нее так печально. Танцы, стихи, мягкая влюбленная грусть в красивых глазах… словно она стала героиней одного из бесчисленных прочитанных ею любовных романов.
На мгновение возник удивленный голосок где-то внутри ее головы, который спросил, что в этом такого? Ведь она уже пережила множество красивых романов, и в каждом из них обязательно присутствовал красивый мужчина, черноволосый и темноглазый, деликатный и непременно одухотворенный? Светлана не совсем понимала, что значит «одухотворенный», но слово ей очень нравилось. Но тут Борис вдруг пересел со стула на кровать рядом с ней, и голосок исчез. Потянувшись, Лифман осторожно поправил бретельку на ее плече, и от его прикосновения Светлана дернулась, снова отчаянно покраснев.
— Света… — произнес он прерывающимся голосом и бережно коснулся большим пальцем ее щеки. Провел его до дрогнувшего уголка рта. Светлана то ли вздохнула, то ли всхлипнула, закрывая глаза. — Светочка, господи, почему же ты так красива?..
Это был контрольный выстрел. Она уже скорее сама повернула к нему голову, чем подчинилась его руке, которой он мягко взял ее за подбородок, затрепетала и потянулась к нему, вся раскрываясь для поцелуя. Все оказалось именно так просто, как он и ожидал, и платье ее снималось совсем просто, и дальше все было совершенно чудесно. Было бы еще лучше, если бы не этот яркий свет, заливающий все комнату, — он почти обжигал, но когда Борис захотел выключить его, Светлана протестующе чирикнула, и пришлось подчиниться, чтобы ничего не испортить.
Впрочем, это была такая мелочь.