Увидеть Париж – и жить

– Давай, но это не поможет, мне надо стимулировать овуляцию, – уныло сказала я, – и мы знакомы всего два дня. Я иногда думаю о том, что жизнь на земле – очень грустное приключение.

– Надо избавляться от этой грусти, наслаждаться жизнью и любить.

– Миша, я устала любить, я хочу, чтобы любили меня, у тебя ко мне нет чувств, ты просто спишь со мной, – я провела рукой по его лицу и почувствовала, что тоска сжимает мое сердце.

– Лариса, это неправда, ты накручиваешь себя. Где грань между чувством и желанием, привязанностью и жалостью, где граница между плотью и душой? Мне очень хорошо с тобой.

Мы легли в постель. Мне не спалось. Я рассказала Михаилу о том, что произошло в кафе в Пушкине, о расставании со Славой.

– Лариса, у всех в жизни были трагедии. Смотри на мир с другой стороны, стакан наполовину полный, а не наполовину пустой.

Мне почему-то совсем не хотелось близости, я приняла снотворное и уснула.

На следующий день мы приехали в «Глоток прекрасного» и прошли в зрительный зал.

– Вот святая святых, – улыбнулась Даниэль. Она была как всегда безупречна – на высоких каблуках, в длинной юбке и полупрозрачной блузе.

Зал не произвел на меня особенного впечатления. Стиль барокко, лепнина и античные полотна на потолке, большая сцена, бархатные кресла.

– Лариса, вы выучили текст?

– Нет еще.

– Неважно, пока будем импровизировать по ходу пьесы. Для вас сейчас главное – думать о том, что ваше тело прекрасно и совершенно, и нет ничего зазорного в том, чтобы эту красоту увидели другие люди. Когда Микеланджело и Да Винчи, множество великих художников и скульпторов обращались к красоте человеческого тела, они хотели сделать мир лучше. В этом нет никакой пошлости и грязи, красота в искусстве делает людей чище, видеть прекрасную любовь на сцене – духовная потребность, это возвышает души.

– Да, Михаил говорил мне примерно тоже самое. Это у вас такая психологическая обработка?

– Нет, это идея нашего коллектива.

Мы начали репетиции. В зале никто не присутствовал, кроме Даниэль и Михаила. Вначале я ощущала ужасную неловкость из-за необходимости раздеваться. Но мои коллеги меня постоянно подбадривали, и через какое-то время мне стало все равно. Я выучила нехитрый текст пьесы. По утрам мы репетировали, по вечерам ходили на пляж и в рестораны. Мы гуляли по Каннам, казино и бары были открыты до рассвета. Громкие звуки музыки, пальмы, вино, море и загадочная, терзающая самые тонкие струны души неизвестность опьяняли, как холодный виски. Я привыкла к Михаилу, мне было с ним спокойнее, чем одной. Мне вдруг стало казаться, что все плохое, случившееся со мной, было из-за одиночества, оно было моим подсознательным кошмаром и пугало меня, как мучительная смерть. Мишель казался мне привлекательным, но настоящих чувств не было. Но действительно, где грань между любовью и вожделением, между красотой обнаженного человеческого тела и пошлостью, между иллюзией и реальностью? Меня вдруг охватило странное желание понять, что есть этот мир на самом деле. Ведь картина окружающего в моей голове искаженная, неполная, будто я смотрю через мутное стекло.

Я познакомилась с коллективом. Это были довольно милые люди, очень разные, человек пятьдесят. Среди них была молодая цыганка, худая, с волосами черными как смоль и горящими неистовым восторгом глазами, несколько пожилых, милых, улыбчивых дам с непонятным прошлым, молодые накачанные ребята, похожие на стриптизеров, несколько грустных, красивых молодых женщин. Был один интересный человек лет пятидесяти с золотыми зубами, он все время курил большую трубку и смотрел сквозь людей куда-то в пространство. Почти все они пили, курили марихуану. Их объединяла какая-то бесшабашность, бесстрашие, будто все они умели видеть в жизни что-то легкое и радостное. Труппа чем-то напоминала мне детей, выскочивших на залитый солнцем двор, которых еще не беспокоят мысли о будущем и о жизненных тяготах.

Накануне спектакля я очень волновалась. Мы с Михаилом сидели в спальне, меня била нервная дрожь.

– Раздеваться перед всеми этими людьми? Зачем? Я не актриса, не стриптизерша, не нищая. Весь этот бред про прекрасное искусство меня не убеждает. Миша, мне кажется, я не смогу. Это не для меня, – я почему-то расплакалась как маленькая, закрывая лицо руками. – Я не смогла ничего сделать со своей жизнью, она испорчена и ее можно выбросить в мусорный бак.

– Лариса, ты сможешь, это просто боязнь сцены, боязнь первого выхода. У тебя хорошо удавалось на репетициях, ты обладаешь прирожденным даром, не случайно твой первый парень был артистом, – Михаил обнял меня за плечи.

– Он не парень, а бывший муж.

– Неважно.

– Важно, – всхлипнула я.

– Лариса, прошлого не вернешь. Тебе же хорошо с нами, со мной? Это же лучше, чем одиночество.

– Лучше, но, Миша, я тебя не люблю, – я глубоко вздохнула и села, облокотившись на спинку кровати.