Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы. Из литературного быта конца 20-х–30-х годов

Еще у них будет небольшой период, когда Луговской с товарищами поедет за границу. Они будут писать друг другу нежные письма, а затем любовь уйдет.

Ты меня очень огорчила своим письмом, – отвечал он раздраженно на упреки уже в 1936 году. – Предположим, что я, с одной стороны, человек сантиментальный, с другой – грубый и не очень хороший. Но у каждого, даже самого дурного, человека есть свое святая святых, то, что и словом не передашь. Этим – за все пять лет была та сердцевина моей любви к тебе, которая горела, горит и будет гореть во мне, несмотря на все горе, которое ты мне когда-либо причиняла. Это очень большое чувство, из‑за которого я могу пойти и на глупость, и на самопожертвование. И это соединилось во мне с моей старой «внутренней сказкой» о синем жуке – в которой живет все правильное, природное, благородное и важное для меня. Я не для шуток и не ради сантиментов писал тебе отсюда письма о том, что дарю тебе навсегда этот внутренний символ моей жизни. ‹…›

Я холодные ноздри, как волк, к облакам поднимаю.Не за жалость твою – никогда я ее не знавал, –

Не за ласку ночную – я ласки забыл поневоле, –Полюбил я тебя, потому что скитался и звал,Точно чудо, одну синеокую волю.И придумал я сказку об огненно-синем жуке.

‹…› Ты сама ведь человек творческий, тонкий, очень хороший, много в жизни переживший и от жизни мужа и жены требующий не только культурной и корректной договоренности и обыденщины. Разве ты этого не можешь понять? Я знаю, тебе сейчас тяжело и плохо, не работая, не развлекаясь, не двигаясь, быть оторванной от своих дел и занятий. Я всеми помыслами с тобой и каждую мелочь, касающуюся тебя, переживаю теперь острее и больнее, чем то, что ко мне лично относится. Значит ли это что-либо для тебя? Не знаю. Не знаю, но все равно жизнь моя посвящена тебе ‹…›. А я сделаю так, чтобы тебе было действительно хорошо. Клянусь тебе своим человеческим так, чтобы те

, жизнь нашу я поверну на правильный и верный путь[203].

В 1937 году они получили общую квартиру в Лаврушинском, а в 1938‑м стали жить отдельно. Луговской будет проводить большую часть времени в Ялте. Вслед Сусанне он бросит горькие строки:

Ты давно уж разлюбила.Я недавно разлюбил.

Вот мы ходим, дорогая,Возле маленьких могил.Что схоронено глубоко,Знаем только ты и я.Все окончено до срока –

И любовь, и скорбь моя.

В записных книжках Фадеева есть страничка, помеченная 11 апреля 1940 года. На первый взгляд она похожа на заготовку к повести или роману, а на самом деле это картинка жизни Луговского и Сусанны:

Он поэт. Она – композитор и чудная пианистка. Он – сильный красивый мужчина с седыми висками и могучими дикими бровями. Она – белокура, стройна, инфантильна. Прекрасная квартира, всегда солнце. Книги, шкуры, ружье, сабли. Рояль. Много денег.

А жизнь отвратительна. Он пьет. Опустошен водкой и бабами. Бездомен как собака. Она одинока, изолгалась, ненавидит его старуху мать, часто более несчастна.