Ужас в музее

Само собой, справиться было не просто — но, конечно, мистер Роджерс многому научил меня. Вы же сами знаете, он — великий художник. Он пришел позже, и помог мне закончить экспонат — уверяю вас, весьма существенно, — но скоро отбыл, даже не попрощавшись с другими служащими. Я же сказал вам, его вызвали неожиданно. Пришлось провести и кое-какие химические процессы. Какой был шум! В самом деле. Кое-кто из возчиков во дворе вообразил себе, что это были выстрелы из пистолета — весьма забавное сравнение!

Что же касается судьбы нового экспоната — с этим не все в порядке. Конечно, это великий шедевр, задуманный и исполненный — вы же понимаете — мистером Роджерсом. Но он сам о нем позаботится, когда вернется. Орабона снова улыбнулся.

— Вмешалась полиция, вы же понимаете. Мы выставили его на обозрение неделю назад, но уже случилось два или три обморока у посетителей. Одного беднягу даже свалил приступ эпилепсии. Видите ли, этот экспонат немножко — покруче, что ли — чем прочие. Ну и, прежде всего, покрупнее. Конечно, его поместили в раздел «Только для взрослых». Но на следующий день двое ребят из Скотланд-Ярда тоже осмотрели его и заявили, что он производит чересчур болезненное впечатление. Велели его убрать. Ужасный позор — ведь такой шедевр! — но в отсутствие мистера Роджерса я не счел необходимым обращаться в суд. Ведь это полиция, мистеру Роджерсу не пришлась бы по вкусу такая огласка, но когда он вернется — когда он вернется...

Сам не зная почему, Джонс испытывал все большее беспокойство и отвращение. Но Орабона продолжал:

— Вы же у нас знаток, мистер Джонс. Уверен, что не нарушу закон, если предложу вам — в частном порядке, разумеется — взглянуть на этот экспонат. Вполне возможно — само собой, если пожелает сам мистер Роджерс, — что мы в скором времени уничтожим его, но это, конечно же, было бы преступлением. Больше всего Джонсу хотелось отказаться от осмотра и поскорее убежать отсюда, но Орабона, с энтузиазмом художника, уже тащил его за руку к новому экспонату. В разделе «Только для взрослых» посетителей не было. Одну из больших ниш в дальнем углу закрывала занавеска, к ней-то и направился с улыбкой ассистент владельца музея.

— Думаю, вы догадываетесь, мистер Джонс, что этому экспонату присвоено название «Жертвоприношение Ран-Теготу».

Джонса пробрала дрожь, но Орабона словно бы не заметил этого.

— Это безобразное, колоссальное божество главенствует в некоторых малоизвестных преданиях, которые изучал мистер Роджерс. Все это, конечно, вдор, как вы и сами часто уверяли мистера Роджерса. Предполагается, однако, что оно явилось к нам из космоса и обитало в Арктике три миллиона лет назад. Как вы увидите, обходится оно со своими жертвами, пожалуй, необычным и даже ужасным способом. Мистер Роджерс воспроизвел его дьявольски жизненно — вплоть до замечательного сходства в чертах лица самой жертвы.

Дрожа всем телом, Джонс ухватился за латунную оградку перед занавешенной нишей. Свободной рукой он потянулся было к Орабоне, чтобы остановить его, но полог уже начал отодвигаться в сторону, и какое-то противоречивое побуждение заставило его отдернуть руку. Чужеземец торжествующе улыбался.

— Ну вот, смотрите!

Джонс, хотя и крепко держался за ограду, пошатнулся.

— Бог! Великий Бог!

Внушающее неизъяснимый ужас чудовище — огромное, высотой в десять футов — несмотря на неуклюжую, как бы в полуприседе, позу, выражало безграничную, нездешнюю, космическую злонамеренность и было представлено в грозном движении вперед с циклопического трона слоновой кости, изукрашенного гротескными резными изображениями. Шестиногое, оно в средней паре конечностей держало смятое в лепешку, искаженное, обескровленное мертвое тело, испещренное бесконечным множество мелких, подобных укусу, точек, а местами словно бы обожженное едкой кислотой. Только изувеченная, отвисшая на одну сторону голова жертвы свидетельствовала о том, что некогда оно принадлежало человеческому существу.

Для того, кто видел прежде фотографию чудовища, не нужно было называть его имени. Жуткий снимок был до омерзительности достоверен, но даже в нем не заключалась вся полнота ужаса, какой внушала эта реальная гигантская масса. Шарообразное тело — пузырчатое подобие головы — треугольник рыбьих глаз — бесконечное множество растущих, как волосы из тела, змеевидных присосков — шесть гибких конечностей с черными когтями и, как у краба, клешнями — Боже, как они были схожи с той черной лапой!

Улыбка Орабоны сделалась нестерпимо отвратительной. Джонс задыхался, он вглядывался в страшный экспонат со все нарастающим гипнотическим влечением, смущавшим ум и обжигавшим душу. Какой не до конца осознанный ужас держал его в плену, выискивая в нем все новые и новые подробности? Это оно привело к безумию Роджерса... И это Роджерс, не знающий себе равных художник, уверял, что его экспонаты имеют не совсем искусственное происхождение...