Ужасы: Последний пир Арлекина

Мы не почувствовали ничего необычного, это и было странно. Бар Джека не закрытое заведение; мы не разворачиваемся и не сверлим взглядом любого незнакомца, вошедшего внутрь. Но все же это место — памятник общим воспоминаниям. Когда пара туристов прячется здесь от жары и садится за столик, никто ничего не говорит; возможно, их даже не замечают. В смысле, разумом не замечают, но чувствуют. Словно посреди потока возникает маленький чужой остров и течения начинают вести себя по-другому, непривычно. Вы понимаете, о чем я… Так вот. Том просто зашел и сел. Все в порядке, как будто он здесь сидел вместе с нами последние лет тридцать. Парень спокойно так вошел в реку нашей жизни и ничего в ней не изменил.

Скоро Том решил заказать еще кружку, и мы с ним заговорили. Спросили, как звать и чем занимается. Он ответил, что рисует, а потом началась обычная болтовня. Быстро и просто. Мужик зашел в бар и вклинился в разговор. Даже трудно представить, что его здесь не было. Никто не знал, откуда Том пришел или где родился. Он излучал что-то очень тихое. Настоящее спокойствие. Достаточно открытый человек, который может легко стать лучшим другом, но все равно будто находится в другом измерении. Мы ладили, хотя обычно компания старых приятелей неохотно пускает кого-то внутрь.

Том остался у нас на все лето. Снял жилье сразу за углом. По крайней мере, он так говорил. Я-то его квартиру никогда не видел; думаю, другие — тоже. Том был закрытым человеком, как стальная дверь с четырьмя засовами и парочкой шестидюймовых висячих замков. Когда в тот день он вышел из бара, мог спокойно раствориться в воздухе, свернув на соседнюю улицу. Столько мы о нем знали. Но по утрам парень всегда приходил с одной стороны площади, с мольбертом за спиной и коробкой с красками под мышкой. Еще он вечно носил это черное пальто, словно врос в него, но от жары явно не страдал. Самое забавное, что, когда ты стоял рядом с ним, тебе вроде тоже становилось прохладнее. Помню, Пит еще говорил за бокалом пива, что не удивится, если пойдет дождь, а Том придет к нам абсолютно сухой. Глупые разговоры, конечно, но Том всегда рождал подобные мысли.

Бар Джека выходил прямо на площадь; вроде той, которых больше в городах не делают: большой и пыльной, со старыми дорогами, уходящими из каждого угла, высокими магазинами и домами со всех сторон. Посередине красовался фонтан, по кругу обложенный булыжниками. Никто в городе не помнил, чтобы он когда-нибудь работал. В середине лета старая площадь была вечно забита туристами в розовых спортивных костюмах, сшитых словно из полотенец, и мерзких пиджаках. Столичные просто глазели, периодически вопили «Уау!» и фотографировали нашу причудливую ратушу, старые магазины и даже странных нас — аборигенов, если мы стояли слишком долго. Том сидел около фонтана и рисовал, и пришлые могли часами за ним наблюдать.

Том никогда не рисовал дома, площадь или древний кинотеатр. Он изображал животных и делал это так, как вы и представить себе не можете. Птиц с крыльями в голубых пятнах, кошек с пронзительно-зелеными глазами… Все, что появлялось у него на холсте, выглядело живым, словно готовилось соскользнуть с бумаги. Он никогда не использовал естественные цвета — сплошной красный, пурпурный, темно-голубой, зеленый, — и все равно картины просто искрились жизнью. Смотреть за его работой было невероятно увлекательно: Том вытаскивал свежий холст, какое-то время сидел, смотря в пустоту, затем обмакивал кисть в краску и проводил линию — иногда красную, иногда синюю. Мазок за мазком, и прямо у тебя на глазах появлялось животное. Когда Том заканчивал, невозможно было поверить, что это создание до сих пор не существовало в природе. Потом он разбрызгивал на холст какую-то жидкость, чтобы зафиксировать краски; лепил ценник, и поверьте мне, обычно картины продавались прежде, чем Том успевал поставить их на землю. Рассеянные бизнесмены из Нью-Джерси или еще откуда-то, их скучающие дамы оживали на глазах, вероятно впервые за много лет. Они уходили с одной из его работ, обняв друг друга, и выглядели так, словно нашли нечто, о чем давным-давно позабыли.

Около шести Том заканчивал рисовать и шел в бар. Смотрелся он как морской лайнер среди гребных лодок и говорил всем и каждому, что вернется завтра и будет рад нарисовать для них картину. Затем покупал пиво, садился с нами, смотрел игру, а на его одежде не было ни единого пятнышка краски. Думаю, Том настолько контролировал весь процесс, что даже малейшая частичка шла именно туда, куда надо.