Ужин во Дворце Извращений

Как-то вдруг до него дошло, что он обменивается с ними рукопожатиями и улыбается во весь рот, причем делает это совершенно непроизвольно — по меньшей мере последнюю минуту он вовсе не играл. Ему стало слегка не по себе — да что там, он просто-напросто испугался, ибо до сих пор такое случалось с ним только дважды. Этот теплый, счастливый отказ от самого себя он испытал тринадцать лет назад, когда он — перепуганный изгой — впервые повстречался с Сойками, и второй раз — всего три года назад, во время последнего избавления. Он тогда как раз обнаружил наконец девушку, вернуть которую его нанимали, окончательно обдумал план ее похищения и позволил себе непростительную роскошь на час расслабиться в гнезде у Соек. Оба раза эта слабость проходила довольно быстро, да и уязвимость объяснялась крайней усталостью — но что могло послужить оправданием на этот раз?

— В чем дело, брат? — Худенькая девушка-Сойка заметила его внезапное смятение, прижалась к нему и погладила его по щеке; краем глаза Ривас заметил, как другой рукой она подала остальным знак захлопнуть капкан. Все остальные разом придвинулись к нему с озабоченными лицами, словно бы ненароком перекрыв все пути к бегству.

Ривас огляделся по сторонам и решил, что самое время выяснить, кто из них здесь главный.

— Я… это… просто подумал… — пробормотал он. — Мне правда нужно домой, к родителям.

Он знал, что теперь его обступят еще теснее и что тот, кто подаст им знак, и будет их вожаком. Как он и предполагал, вожаком оказалась сестра Сью — девушка, которая привела его сюда; сейчас она стояла перед ним на коленях и, взяв его за руки, приблизила лицо словно для того, чтобы поцеловать, но вместо этого пристально заглянула ему в глаза.

— Поверь своему внутреннему голосу, — произнесла она негромким, вибрирующим голосом, отдававшимся, казалось, у него в зубах. — Ты же ведь и сам понял уже, что они не настоящая твоя семья, верно? Ты же знаешь ведь, что в душе твоей столько такого, чего они не способны ни разделить с тобой, ни распознать? Вопросов, на которые они не то что ответить, но даже понять не могут? Потому ты и ушел от них — нет, не перебивай меня, — подумай сам, и ты поймешь, что я права. С минуты, когда я тебя увидела, я поняла, что душа у тебя настоящая и что ты ищешь семью, в которую можешь вступить целиком. Я не прошу тебя довериться ни мне, ни им, ни кому другому; я говорю только, что единственный, кому ты можешь довериться, — это себе самому. И куда привели тебя поиски любви? Ко мне. К нам.

Глаза ее блестели от слез, а другие Сойки, даже самые продвинутые, кивали ему и гортанно мычали что-то — половина низко-низко, а половина высоко, почти пронзительно, и это утробное двутонное жужжание, казалось, вонзается ему прямо меж глаз, заставляя вибрировать весь его мозг.

Трудно было вспомнить хоть что-то… почти невозможно удержать мысль дольше секунды или двух… но он знал, что это ему и не нужно. Самосознание, сдерживавшее его в рамках его личности, могло и отдохнуть немного.

Он ощущал себя усталым — отдохнуть ночью ему почти не удалось, да и стоять ему не было никакой нужды. Его окружали люди, которым он мог доверять.

Он сознавал, что память его расходится с тем, что говорили ему глаза: помнится, эта стая Соек состояла вроде как из других людей, и сидели они, кажется, на другом углу, и серый туман куда-то делся, и одежда его каким-то странным образом была уже не грязной, мятой, в пятнах запекшейся крови, но чистой и выглаженной. Впрочем, его личные воспоминания и чувства не казались ему больше жизненно важными.

Он улыбнулся в эти глаза, заполнившие, казалось, целый мир, и он понял, что ему уже полегчало. Должно быть, он потерял Уранию уже много лет назад, потому что и боль, которую причиняла ему эта утрата, и даже синяки и ссадины от той трепки, что задали ему Бёрроуз со своими людьми вчера вечером, в день рождения Урании, исчезли.

— Ты ведь нашел свою настоящую семью, правда? — мягко спросила сестра Сью.

Если какая-то часть его рассудка и визжала отрицательно, она находилась где-то совсем глубоко.

И Ривас, впервые за много лет ощутивший полный покой, блаженно выдохнул единственное слово: «Да».

Когда стая Соек покидала город, она захватила с собой и Риваса. Один из стражников у Южных ворот, седовласый ветеран, за долгие годы службы понавидавшийся подобных картин, устало вышел из своей будки и, вытянув жезл, остановил их.

— Alto,[3] — произнес он. — Вы, все.

Сестра Сью лучезарно улыбнулась ему.

— Что-нибудь не так, друг?

Стражник мотнул головой в сторону Риваса — когда их маленький отряд остановился, тот врезался в спину шедшего перед ним типа, но продолжал блаженно улыбаться всем и каждому.

— Кто этот обдолбанный парень? — строго спросил стражник.

— Один из нас, — отвечала сестра Сью. — Его зовут брат Боуз.

— Это так, сынок? — спросил тот громче. — Эй, сынок! Боже, да вы над ним хорошо поработали, да? Надо же… Эй, послушай, ты правда хочешь уйти из города? Это ведь не обязательно.

— Я хочу идти туда, куда идут эти люди, — объяснил Ривас.

— А куда они идут?

— Не знаю.