Узник Абакана

— Ну-да, ну-да, — покачал головой Пожиратель Душ, — как же, довелось услышать: мы наш, мы новый мир построим? А не кажется тебе, что-то слегка кривоватым этот самый «новый мир» выходит? — Атойгах, успокоившись, постепенно возвращался к своему «исходному» состоянию — вежливому и невозмутимому функционеру, застегнутому «на все пуговицы». Дело портила только рубашка, некогда идеально белая, а нынче — неопрятная, извазгданная подсохшей желтой слюной. — Не находите, Гассан Хоттабович?

— Когда кажется — креститься надо, Атойгах Чапрахович! Или что там у вас, у Шаманов, вместо этого? — Ну, раз он к нам на «вы», и мы, сталбыть, вежеству тоже обучены. — Бог, он ведь тоже не сразу наш мир создал. Ему тоже, наверняка, неслабо так поэкспериментировать пришлось! Скоро только сказка сказывается. Дайте время, и Союз еще проявит себя во всей свой красе…

— Да я уже вижу, как он сейчас себя во всей красе проявляет, — вновь криво усмехнулся Черный Шаман. — Вон, хоть дружка своего возьмите — князя Головина. Не успел с одного срока соскочить, так тут же на второй напоролся… А уж более преданного вашему отечеству человечка и сыскать трудно. Да и вы сами, Гасан Хоттабович, отчего так рьяно Советскую власть защищаете? Много она для вас хорошего сделала? Судя по вашему впечатляющему возрасту, вам и при царе-батюшке большую часть жизни прожить довелось. Так что, какое-никакое, а понятие, о чем я вам толкую, имеете…

— Каверзные вы вопросы, уважаемый хам Атойгах, задаете. — Ох, как не прост Великий Шаман, отнюдь не прост! — Много чего хорошего для простого народа я в стремлениях Советской власти наблюдаю, чего при царе не видывал…

— Простой народ? — перебил меня Поджиратель Душ, явно чем-то заинтересовавшись. — Это вы так подлый люд или рабочую чернь кличете?

— И тех и других вместе взятых… А в чем проблема-то? — Не понял я его претензий.

— А проблема в том, уважаемый Гасан Хоттабович, что ваше поведение, манера общения, словечки вот эти, термины… Они, вроде бы, и знакомы, но есть в них какая-то «чужеродность», что ли… Все это, вкупе с трехмерным Энергетическим контуром, с печатью смерти на Тонком Теле, с вашими непомерными возможностями, до коих иным Осененным, как до Луны… Откуда вы взялись, господин Абдурахманов? — Пристально взглянув мне в глаза, спросил Атойгах. И ведь не боится гад, даже зная о моих способностях Мозголома. — Не вписываетесь вы в свое окружение, господин хороший. Даже мои Духи, впервые за все время, не смогли дать на ваш счет никакого вразумительного ответа.

Да уж, а аналитиком Великий Шаман действительно оказался отменным! Не зря, видать, штаны в своих Йелях с Сорбонами протирал. Выкупил старика, да еще так быстро…

— Не понимаю, о чем вы, Атойгах Чапрахович? — А куда мне деваться-то с подводной лодки? По любому в отказ идти.

— Не понимаешь, значит… — Вновь окрысился Пожиратель Душ. — Тогда, молись своему богу Гасан Хоттабыч! Молись, истово, может он и снизойдет! — Шаман вновь вооружился своим ударным инструментом, а я выслушал очередную душещипательную арию для бубна с колотушкой.

С последним гулким ударом я почувствовал, что во мне словно что-то изменилось неуловимым образом. Сосредоточившись на собственных Силовых эманациях, я ощутил, что над моей головой появился некий Энергетический знак.

— Ежедневная норма выработки Жизненной Энергии установлена для вас в десятикратном размере от казенного урока Осененного Первой ступени, — напрочь сухим казенным речитативом произнес Хозяин Абакана непонятную для меня тарабарщину.

— А это сколько? — решил уточнить я. — Много небось?

— Поинтересуетесь у вашего приятеля — князя Головина, — устало ответил хам Атойгах. Его лицо посерело и разукрасилось сеточкой старческих морщин, которых ранее я отчего-то не заметил. — Он человек бывалый, и с удовольствием вас просветит. А теперь, подите прочь, господин Абдурахманов! — Великий Шаман вялым движением руки указал на входную дверь. — Я устал от нашего с вами плодотворного общения! Мне нужно пополнить запас моральных и физических сил…

— Тогда наше вам с кисточкой, гражданин начальник! — Я шаркнул ножкой и поднялся со своего места.

Но Атойгах на это уже никак не отреагировал, он тяжело навалился на спинку своего яркого трона и умиротворенно закрыл глаза. Чё, укатали Сивку крутые горки? Знай наших, бедолага! Это я еще по-настоящему не разозлился… После выделения мне Шаманом суточной «нормы» жить стало еще веселее. «Тяжесть», которую я и раньше практически не замечал, исчезла совсем. Так что я этаким бодрячком вывалился в приемную, где меня поджидали истомившиеся друзья-приятели: командир, ныне откликающийся на свое настоящее имя, и бывший ротмистр — предатель Вревский.

— Ты как? — Едва я переступил порог, ко мне кинулся встревоженный оснаб. — Жив?

— Вроде бы, жив маненько, — предельно честно ответил я ему. — И через раз не дышу — даже самому странно…