Хэнки
и Пэнки (Hanky-Panky) – хэнки-пэнки – мошенничество, обман, надувательство. В принципе, по-русски можно было назвать их Фигли-Мигли.Флип
(Flip) – прыжок, щелчок, удар.Флоп
(Flop) – шлепок, провал, фиаско, неудача, толстяк, розыгрыш, кровать, постель, ночлег.Базилиско
(Basilisco) – италинизированный василиск, а также персонаж трагедии «Соломон и Персида» (1588), авторство которой обычно приписывают Т. Киду, хвастун и трус.Энджевайн
(Angevine) – близко к прилагательному «Angevin», т. е. анжуйский.Венусберг
(Venusberg) – то же самое, что Mons Veneris, холмик Венеры.Лермоди,
Мелани (L'Heuremaudit, Melanie) – проклятое, окаянное время (она же мадемуазель Жарретьер – т. е. «подвязка» отСатин
(Satin) – по-английски и по-французски это атлас, хотя не исключено, что Пинчон был знаком с пьесой Горького «На дне».Поркепик, Владимир
(Porcepic, Vladimk) – французский вариант дикобраза (pore-epic).Жерфо
(Gerfaut) – кречетСгерраччио
(Sgherraccio) – вероятно, от итальянского sgherro – головорез, наемный убийца.Петард
(Petard) – петарда, хлопушка, а по-французски еще сенсационное известие, шум и скандал.Сквазимодео
(Squasimodeo) – в этом имени отчетливо проступает Квазимодо.Янгблад
(Youngblood) – молодая кровь.Турнер
(Tourneur) – токарьКонтанго,
Джонни (Contango, Johnny) – надбавка к цене. Можно также разделить на con и tango.Пингес
(Pinguez) – близко по звучанию к нескольким испанским половым членам.Синоглосса
(Cinoglossa) – возможно, намек на китайский язык.Акилина
(Aquilina) – орлиный.Фиола
(Viola) – альт, фиалка.Мара
(Мага) – «женщина» по-мальтийски, а также (в мифологии народов Европы) злой дух, воплощение ночного кошмара (отсюдаФальконьер
(Falconiere) – возможно, это имя образовано от falcon («сокол») и тем самым содержит еще одну отсылку к «Мальтийскому соколу» (прим. С. Кузнецова).Манганезе, Вероника
(Manganese) – марганец.И в заключение еще немного о наших трудностях. По нашему мнению, существует два основных подхода к переводу (художественного текста). Первый – это толмачество. То есть почти подстрочник с комментариями, по объему сравнимыми с самим текстом. Второй – это сотворчество. Яркий пример обоих подходов – Набоков. «Аню в Стране чудес» или «Николку Персика» сейчас критики назвали бы «вариациями на тему». Зато читается прекрасно. Перевод «Евгения Онегина» с двухтомным комментарием – очень полезная вещь, но читают ее, как правило, только специалисты и студенты. Критикам ближе первый подход, переводчикам – второй. «Лолиту» можно считать уникальным случаем или разумным компромиссом между первым и вторым. Мы до сих пор считаем, что первые шероховатые самиздатовские переводы Набокова, выполненные С. Ильиным, в чем-то лучше, чем отполированные и откомментированные «Прозрачные вещи» или «Смотри на арлекинов!» (хотя, может, Набоков стал писать хуже). Мы, разумеется, приверженцы второго подхода, но в случае с Пинчоном на этом пути нам, естественно, встретилось немало подводных камней. Хотим добавить, что понятие адекватного перевода мы не принимаем. В любом переводе что-то теряется, а что-то, бывает, и добавляется. Мы бы назвали это законом переводческой компенсации, но, видимо, это слишком сильно сказано, и мы ни в коем случае не призываем других переводчиков постоянно применять его на практике без оглядки. У каждого переводчика свои представления, принципы работы и чувство меры.
Например, в одном эпизоде Хряк Бодайн упоминает продавца коки, сладкие соки и т. п. В оригинале это все по созвучию близко к весьма неприличному слову cocksucker. У нас это пропадает. Зато в другом месте (в конце 5-й главы) у Пинчона обыгрывается слово shitkicking. Неприлично, но не слишком, а вот то, что получилось у нас, немного испугало даже нас самих.