V.

— Так вот же, — ответил он, — идет неплохой фильм. Тот полицейский это Рэндольф Скотт, а вон тот шериф — вон он идет — подкуплен бандитами и целыми днями напролет играет в фан-тан с живущей на холме вдовушкой.

Фине стало грустно, и она вышла, надув губы.

Почему? Почему она ведет себя с ним как с человеком? Почему он не может быть просто объектом милосердия? Чего Фина добивается? Чего она хочет? впрочем, это — глупый вопрос. Она — беспокойная девушка, эта Хосефина, пылкая и будоражащая все мужские соки, готовая кончить хоть в самолете, хоть где угодно.

Но все-таки Профейну было любопытно, и он решил спросить у Анхеля.

— Откуда я знаю? — ответил Анхель. — Это — ее дело. В своей конторе она не любит никого. Она говорит, что все они — maricon. Кроме босса, мистера Винсома, но у него есть жена, и поэтому он не в счет.

— А чего она хочет? — спросил Профейн. — Сделать карьеру? Что думает об этом твоя мать?

— Моя мать думает, что все должны обзавестись семьями — я, Фина, Джеронимо. Скоро она и тебя прихватит за задницу. Фина никого не хочет. Ни тебя, ни Джеронимо, ни Плейбоев. Не хочет. Никто не знает, чего она хочет.

— Плейбои? — переспросил Профейн. — Чего это такое?

Выяснилось, что Фина — духовная наставница этой банды, нечто вроде командира скаутов. В школе она узнала о святой по имени Жанна д'Арк, которая занималась тем же самым в армии, где солдаты были не менее желтороты и неумелы в междоусобных стычках.

— Мне кажется, Плейбои, — сказал Анхель, — это почти то же самое.

Профейн понял, что лучше не спрашивать — утешает ли она их и в сексуальном плане. Он не имел права на такой вопрос и сознавал, что это просто разновидность милосердия. Мать войска, — полагал он, не зная ничего о женщинах, — безопасная разновидность того, чем, возможно, хотела бы стать каждая девушка, — полковой шлюхи. С одним преимуществом: не Фина следует за лагерем, а лагерь за ней. Сколько их, этих Плейбоев? — Никто не знает, ответил Анхель. — Может, сотни. Они все без ума от Фины, в духовном смысле. Взамен она дарит им милость и утешение, и больше ей ничего не нужно. Ее пьянит одна эта мысль.

Плейбои представляли собой на удивление хилую команду. Большинство из них занимались наемным бандитизмом и жили по соседству с Финой, но, в отличие от других банд, не обзавелись собственной сферой влияния. Они распространялись по всему городу и, не имея общей географической или культурной базы, предоставляли свои арсеналы и боевую удаль в распоряжение любой заинтересованной стороны. Комитету по делам молодежи никогда не удавалось их сосчитать: они вездесущи, но, как отметил Анхель, желтороты. Иметь их на своей стороне — преимущество, скорее, психологическое. Они тщательно пестуют свой зловещий имидж: угольно-черные вельветовые куртки, название клана на спине, написанное мелким и редким кроваво-красным шрифтом; лица — бледные и бездушные, как обратная сторона ночи (где, возможно, они и обитают: вы идете по улице, и вдруг они появляются на противоположной стороне — сначала идут параллельно вам, а потом так же неожиданно исчезают словно за невидимым занавесом); крадущаяся походка, голодный взгляд и дико искривленная линия рта.

Профейн не встречал их ни на одной из ступенек общества, вплоть до праздника святого Эрколе ди Риночеронти, отмечающийся в Мартовские Иды по соседству — в Маленькой Италии. Тем вечером высоко в небе над Малберри-стрит парили арки из лампочек в виде сужающихся завитков улитки — они превращали улицу в аркаду и в неподвижном воздухе были видны до самого горизонта. Под их светом стояли парусиновые игровые палатки "подбрось монетку", «бинго» и "достань утку — выиграй приз". Через каждые несколько шагов попадались лотки, где продавали цепполу, пиво, бутерброды с перцем и колбасой. На фоне звучала музыка в исполнении двух оркестров — один стоял на южном конце улицы, а другой — где-то в центре. Популярные песни, арии. В холодной ночи они звучали не очень громко, словно пелена света ограничивала проникновение звука. Китайцы и итальянцы по-летнему сидели на ступеньках и наблюдали за людьми, светом, дымом, который поднимался лениво и спокойно от стоек с цепполой и исчезал на полпути к лампочкам.