В Америке

Рышард покинул Анахайм, не успела она еще отправиться на север. Он дожидался ее приезда. Четвертого июля они вместе слушали страстные речи и музыку, смотрели парад, фейерверк и пожарных, проносившихся в красных каретах и тушивших многочисленные пожары. На следующий день взяли напрокат открытый четырехколесный экипаж, чтобы прогуляться вдоль океанского побережья. Марыну влекло к Рышарду. Они держались за руки. И руки их увлажнились. Она была счастлива — несомненный признак влюбленности. Она уже не глава «клана» и временно перестала быть женой и даже матерью, то есть отвечать за других; она вольна жить для себя. (Жила ли она когда-нибудь для себя?) Но, отказавшись на время от мужа и сына, желала ли она взять на себя обязанности любовницы?

Она хотела думать только о ролях.

Рышард предложил ей сходить в театр.

— Только не сейчас, — сказала она. — Я не хочу, чтобы на меня повлияло то, что я здесь увижу. Иначе я подумаю: «Ах, вот что делают американские актеры, и вот чему аплодирует американская публика». Чтобы раскрыть глубины таланта, мне нужно заглянуть внутрь себя самой.

Рышарду было приятно видеть, как она снова превращалась во властную актрису.

— Мне никогда не приходило в голову, — сказал он робко и восхищенно, — что я должен отказаться от того вдохновения, которое привык черпать в книгах других писателей.

— Ах, милый Рышард, к тебе мои слова не относятся, — сказала она серьезно и нежно. — Мне нужно сосредоточиться. По-другому я не умею.

— Это — ваш гений, — сказал он.

— Или мой недостаток, — улыбнулась она. — Должна признаться, я соскучилась по театру.

На следующий вечер Рышард взял билеты в ложу китайского театра на Джексон-стрит — пестрого трехэтажного здания с черепичной крышей, загнутой вверх по углам. Доморощенный оркестрик в задней части сцены ударил в гонги и литавры, с левой стороны, из-за полога, появились один, два, три и, наконец, около двадцати пышно разодетых актеров, которые начали кричать фальцетом друг на друга. Марына, как ребенок, потянула Рышарда за край куртки. Потом что-то произошло — своего рода кульминация, — когда шестеро актеров неожиданно убежали через задрапированную дверь справа.

— Великолепно, не правда ли? — сказал Рышард. — Не нужно ломать голову над выходами и уходами со сцены: актеры всегда выбегают слева и на той же скорости убегают вправо. Не нужно строить характер из внутренних резервов. Этот — храбрец, потому что он в белой маске, а тот — изверг, потому что у него красное лицо. Никто не пытается скрыть внутренний механизм спектакля: когда нужен реквизит, кто-нибудь выносит его на сцену и протягивает актеру; когда нужно поправить костюм, актер отходит в сторонку, и костюмер приводит его в порядок. Нет…

«И зачем я все это говорю? — мысленно упрекнул себя Рышард. — Ведь она сама видит то же, что и я, даже больше!»

Когда вышли акробаты, картонные львы и драконы, Марына радостно захлопала в ладоши.

— Я могла бы просидеть здесь всю ночь! — воскликнула она, преувеличивая. — Пусть это продолжается вечно!

«Нет, все хорошо», — подумал Рышард.

На следующее утро мисс Коллингридж повела своего поросенка, у которого случилось расстройство желудка, к ветеринару; она сказала Марыне, что сможет прийти к ней только вечером. Рышард решил воспользоваться этой «счастливой неприятностью» и предложил, в порядке исключения, совершить дневную экскурсию. Он зашел за Марыной, и они поплыли на пароме вдоль залива, с остановкой в парке «Золотые ворота». Она сказала ему, что из головы не выходит необыкновенно изобретательное вчерашнее представление.

— Здесь есть еще один китайский театр, который я, к сожалению, не могу вам показать, — сказал Рышард. — Там только партер со скамьями и стоячими местами, но нет лож для дам, и в тот вечер, когда я туда ходил, зал был набит битком, жара и духота просто невыносимы, а среди публики, помимо китайцев, попадались мужланы и — я могу это подтвердить — карманники. Это место интересно тем (не беспокойтесь, у меня украли только два доллара и носовой платок!), что там не ставят опер и цирковых представлений. Сцена намного меньше, чем во вчерашнем театре, и поэтому я готовился к более скромному зрелищу. К одной, знаете ли, из тех пьес, где появляется солнце, а за ним — дракон, который пытается проглотить солнце, но солнце сопротивляется, дракон бежит, и затем солнце исполняет победный танец, которому восторженно аплодируют зрители. Ничего подобного! Loin de cela! [73]

К моему удивлению, все вполне соответствовало реальности.

— И что же это за реальность, милый Рышард?

— Прежде всего, — сказал Рышард, — сюжет драмы. Разумеется, я не понял ни слова, но сюжет показался довольно понятным. Речь шла о писателе, безнадежно — впрочем, не совсем уж безнадежно — влюбленном в прекрасную женщину намного богаче его.

— И, несомненно, замужем.

— По счастью, нет. Нет, если не считать различий в материальном положении, она была вольна ответить писателю взаимностью.

— Рышард, — засмеялась Марына, — ты все это придумал.

— Да нет же, клянусь вам.