В августе жену знать не желаю

— Да, — объяснил фокусник. — Все фокусники умеют делать свои номера с обманом. Но мои фокусы без обмана. И это лучше, поскольку было замечено: публика получает гораздо больше удовольствия, когда видит, что в шляпе какого-нибудь зрителя сделали настоящую яичницу, чем если бы это было с каким-нибудь обычным фокусом.

И в самом деле, публика в восторге разразилась долгими аплодисментами.

Незадолго до того Баттиста, который хотел избавиться от своей старой шляпы, забросил ее в клумбу приморского бульвара. Потом, увидев нищего старого оборванца, сказал ему:

— Послушайте, я только что выбросил сверток со старой шляпой. Если она вам нужна, вон он лежит.

— Благодарю вас, мой благодетель! — сказал старый оборванец.

Он зашел в клумбы, взял сверток, открыл его и, пока Баттиста наблюдал за ним издалека, с отвращением выбросил свою грязную шляпу. В этот момент подошли двое карабинеров, и старика, который, нарушая общественный порядок, прошелся по клумбам, отвели в тюрьму под яростные выкрики толпы, желавшей его линчевать.

— Прощай, старая изношенная шляпа! — пробормотал Баттиста, пока свадебный кортеж трогался в путь. — Ты лежишь там, брошенная на земле, мятая, на меня похожая. Ты часть меня, от меня отторгнутая. Таким меня видел мир. Сейчас он видит, что в этой новой шляпе это больше не прежний Баттиста. Прощай!

Не успел кортеж тронуться с места, как Фалькуччо закричал:

— Стойте!

Сейчас он чувствовал себя несколько неловко.

— Ну что там еще? — закричал дон Танкреди.

Старичок вытащил из кармана несколько бумаг.

— Пользуясь случаем, — сказал он, — я позволил себе сделать и другое брачное объявление: о моем браке с…

Он посмотрел на тетю Джудитту, которая покраснела как рак.

Присутствующие разразились долгими аплодисментами.

— Очень мило с вашей стороны! — смущенно пробормотала старая дева.

— Нужен сопровождающий для моей свояченицы! — сказал дон Танкреди. — Дядя Никола, пожалуйте!

Но доктор Фалькуччо разразился приятным смехом.

— Да что я, с ума сошел, что ли, — сказал, — жениться! Нет-нет, мне жаль девушку, которая уже стала готовиться, но я пошутил. В этих бумагах записаны стихи, которые я набросал в минуту вдохновения в честь дона Танкреди. Я их вам прочту:

Я ласкаю тебя беззаветно

И я счастлив, когда ты со мной,

Ты изящная безделушка,

В мире больше не сыщешь такой;

Я хотел бы, чтоб видели это

Люди с принцами крови одной,

Но ты слишком невзрачная мушка,

Чтоб любовь получилась с тобой!

Стихи доктора Фалькуччо имели шумный неуспех и были встречены с отвращением знатоками и пуристами.

Старичок в возмущении хлестнул лошадей, и карета умчалась под звон бубенцов в самую жару, скоро исчезнув из виду, в то время как тете Джудитте оказывали помощь какие-то сердобольные люди.

XX

Свадьба прошла среди всеобщего веселья.

— Доктор Фалькуччо, — закричал дон Танкреди маленькому старичку, которого в конце концов уговорили принять участие в празднике — после того, как пустились за ним в погоню и настигли, — доктор Фалькуччо, расскажите нам, как это вы не стали великим человеком!

— Когда-то я хотел стать им, — ответил Фалькуччо, — и даже мог бы стать им, потому что данные для этого у меня были. Но знаете, что меня заставило отказаться от этого?

— Послушаем! — сказал американский дядюшка, уплетавший за обе щеки.

— Мысль о триумфе, — объяснил Фалькуччо, — и мысль о смерти в качестве великого человека. В день, когда я стал бы великим человеком, я не знал бы, что делать дальше, у меня пропали бы все желания. Я потерял бы симпатию, которую испытываю к самому себе теперь, когда я никто и хочу стать кем-то; сейчас я себя люблю. Став великим человеком, я стал бы себе чужим. Я стал бы принадлежать всем, но только не себе самому. И ради чего такая жертва? Только ради того, чтобы когда-нибудь, в день моей смерти, газеты написали обо мне: «Был ли он велик? Этот трудный вопрос разрешат потомки». Вот и все; великими становятся только ради этого. Слабое утешение, если посмотреть, каких это стоит жертв.

— Хорошо, хорошо, — закричал дон Танкреди. — А сейчас мы хотим услышать от дяди Николы, почему это ему не удалось разбогатеть в Америке.

Дядя Никола, этот совершенный янки, вынул изо рта резинку.

— Ну наконец-то! — сказал он. — Ведь это невозможно было терпеть дальше.

— Что именно?

— Да резинку. Мы американцы, или почти американцы, жуем ее только на людях. Когда нас никто не видит, мы отдыхаем. Но сейчас она мне страшно надоела.

Он привел себя в порядок.