В бесконечном ожидании

— Так она же любит тебя! Для меня, что ли, на грязь не глядя, В новое платье выщелкивается?.. Сынов четверо было, а внучонка бог не послал ни единого, — и в слезы, тянет воротничок кофты к глазам.

Многое могу снести, но только не женские слезы.

— Ну ладно, посмотрим. Еще посмотрим…

Вера Матвеевна поняла это по-своему. Так вся и просияв, она сказала с живостью:

— Вот и слава те господи! А и правда, чего ради откладывать, когда тебе уже двадцать пять? Сережа вон все куда-то откладывал, да вишь оно! — И опять за свой воротничок.

В сенях легонько стукнули щеколдой, и на пороге неслышно выросла Феня Портнова, уборщица, а заодно и посыльная бригадной конторки.

— Костя, там председатель приехал, тебя велел покликать.

Серенький от пыли председателев «козлик» стоял у крыльца конторки, Визгалов вышел мне навстречу, поздоровались.

— Ну, студент, спасибо тебе за выручку, спасибо! А теперь распоряжайся своим временем как хочешь: бригадира, слава всевышнему, подыскал! — и кивком головы показал в кабину.

В кабине я увидел человека с рыхлым непробритым лицом, маленькие заплывшие глазки его так и шныряли. Через улицу в это время Лена, молодайка Шумковых, несла на коромыслах воду, и новый бригадир долго держал ее взглядом. Потом, когда женщина скрылась, приезжий равнодушно скользнул взглядом по мне, по спине председателя Визгалова, и вдруг опять светлая надежда оживила его лицо: он увидел, что поблизости от конторки стоит магазин и что дверь его, несмотря на позднее время, еще открыта.

Охота на стрекоз

Ветер завернул с теплых краев, пошумел дубами, и опять после долгой непогоды засияло солнце. Не верилось, что сентябрь на исходе. Отдыхающие принарядились. Культмассовик Сева энергично развивал деятельность, а мне сделалось скучно от его организованного досуга, и я ушел в лес.

Птицы и насекомая мелочь — все голосило и ликовало, все торопилось жить перед недалекой уже зимой. В этой прощальной радости содержится большая печаль. Сырость, серость и холод — все вернется. Птицы улетят. Бодрясь и мужаясь, мы достанем свои шубы и валенки, будем и в зиме искать свои радости. Но, отыскивая и находя эти радости, мы все равно будем жить мечтой о летнем тепле и в мыслях своих подгонять, торопить новое лето.

В прощальной радости много тревоги. Мы дивимся этому ликованию, а сами оглядываем жизнь затаенно: нет ли вокруг чего-то такого, что непреходяще, что прочно и верно, что останется в нас навсегда.

Не оттого ли я так обрадовался, увидев на поляне мальчика лет шести? Он кого-то преследовал. Вкрадчивыми шажками, то и дело замирая на месте и что-то любовно приговаривая, двигался он краем поляны, а левую руку держал на отлете. Я затаился и услышал, что это он там приговаривает:

— Улетишь? Посмотрим…

Голосок его спокойный, домашний. Мальчуган наклонился, что-то бережно поднял с земли и переложил в левую руку на отлете.

— Ну, кто кого? Я же говорил…

Ловил мальчуган стрекоз.

Я подошел к нему и спросил, не примет ли он меня в помощники. Он пожал плечами: лови, мол. Серые глазки его были по-детски чисты. Звали его Митей.

Поймать стрекозу — дело пустяковое. Так кажется, когда смотришь со стороны. Я бросаюсь за одной, за другой, за третьей, но все они водят меня за нос, и все одинаково: отпорхнет, зависнет в воздухе, сядет и сейчас же поднимается снова.

Как более удачливого, я прошу Митю научить меня искусству. Он на меня глянул снисходительно, с видом старшего.

— Не гоняйся за всеми. Выбери одну и ходи за ней. Пусть она к тебе привыкнет, пусть думает, что ты — куст.

Он облюбовал красную стрекозу и сказал, что будем ловить ее вместе. Стрекоза висела неподвижно над кустом матрешки, потом резко метнулась в сторону, чуточку снизилась и опять зависла.

— Сейчас сядет, — предсказал Митя. И точно: стрекоза села наземь.

— Не спеши. Дай ей успокоиться. Видишь: глазами туда-сюда крутит, нас боится. С ними надо терпеть. Не отсюда заходишь. Ты заходи так, чтоб лицом была она не к тебе, а в другую сторону. Не шурши травой, наклоняйся, та-ак… Поймал?

С видом человека хорошо поработавшего Митя садится на корягу, свесив ноги. Пойманных стрекоз он по-прежнему держит в левой руке за крылышки.

— Сверчков слушаешь? Знаешь, где они живут? Земля потрескалась, сверчок залезет в лопину и поет. Я подкрался к одному, жду, но он меня перетерпел. А второй как запоет у меня под ухом! И теперь я знаю, где они живут. Я тут всех в лесу знаю. Я никого не боюсь!

Вдруг глазенки у говорушки расширились в испуге, он притих и подобрал ноги. Через сухие стебли пырея пробирался жук-богомол — уродливое зеленое страшилище.

— Это… сам стрекозел! — ужаснулся Митя.

Насекомое было непроворным, не стоило труда легонько прижать его голову хворостинкой к земле. Митя сейчас же вскочил, отбросил жука сандаликом и вернулся на свое место опять спокойным и важным.

— Насушу стрекоз и отдам их Васе Черепу. Он на понтоне плотву на них ловит.

— Зачем же отдавать Васе? Сам бы и наловил.

— А-а, хоть бы и удочка была, все одно мамка на понтон не пускает. С тобой, может, пустит? С дядь Андреем пускала. И с Ботовым тоже.