— Есть, — с готовностью ответил я и обратился к Вербовскому: — Товарищ командир, следует ложиться на курс двести восемьдесят градусов. В противном случае, если конвой идет вблизи берега, мы можем к моменту его визуального открытия оказаться вне предельного угла атаки.
— Молчать! — раздалось в ответ. — Не мешайте работать!
— Я только доложил свои расчеты, товарищ командир!
— Ваша обязанность — иметь расчеты наготове! Когда потребуется, вас спросят!
— В мои обязанности входит также докладывать свои соображения командиру, обиделся я.
— Молчать! — повторил Вербовский, не отрываясь от перископа. — Еще одно слово, и я вас выгоню из отсека.
— Есть! — недовольно буркнул я, глянув на озадаченного Станкеева.
В отсеке водворилось молчание.
Паузу прервал Вербовский, вдруг обнаруживший фашистский конвой. Он произносил данные о движении врага с таким волнением, что я с трудом улавливал смысл его слов. И тут мне стало ясно, что возможность атаки упущена вследствие неправильного предварительного маневрирования.
— Мы находимся за предельным углом атаки, — немедленно доложил я командиру, — следует? лечь на боевой курс и попытаться…
Вербовский оборвал меня и приказал рулевому ложиться на совершенно другой курс, решив, видимо, уточнить данные о конвое, хотя времени для этого явно не оставалось.
— Так атаки не получится! — вырвалось у меня.
— Вон из отсека! — гневно крикнул Вербовский. — Отстраняю вас! Передать дела Любимову!..
Я передал таблицы, секундомер и все остальное штурману и отошел в сторону.
Идя под водой новым курсом, почти параллельным курсу конвоя, «Камбала» все больше отставала и, наконец, потеряла всякую возможность занять позицию для залпа и атаковать единственный в конвое транспорт.
Поняв свою ошибку, Вербовский попробовал ее исправить и приказал лечь на боевой курс и приготовиться к атаке.
Но тут допустил ошибку боцман Сазонов, который перепутал положение горизонтальных рулей и заставил лодку нырнуть на большую глубину, чем следовало. Вербовский набросился на него чуть ли не с кулаками. Но боцман так и не смог привести лодку на заданную глубину. Командир прогнал его с боевого поста и поставил другого члена команды.
На этом неприятности не кончились. Старшина группы трюмных перепутал клапаны переключения и пустил воду в дифферентной системе в обратном направлении. Вербовский обрушился и на него.
Наконец растерялся рулевой сигнальщик и некоторое время продержал корабль на курсе 188 градусов вместо 198 градусов.
Когда, наконец, в центральном посту все успокоились и командир получил возможность глянуть в перископ, конвой был уже неуязвим.
Вербовский долго смотрел в перископ «Камбалы», шедшей далеко позади конвоя, который, вероятно, даже и не подозревал, что в районе его следования находится подводная лодка.
В отсеке все молчали, избегая смотреть друг другу в глаза. Было стыдно не только за провал, но и за бахвальство и самоуверенность, в чем каждый из нас в той или иной степени был повинен, когда мы находились еще в базе, а также на переходе и на позиции.
Казалось, ничто уже не могло нас развеселить. Но на войне бывает такое, чего невозможно предвидеть.
— Транспорт взорвался, тонет! — раздался вдруг голос Вербовского.
Одновременно со словами командира мы услышали два отдаленных, раскатистых взрыва.
— Что случилось? — спросил кто-то.
— Он же видит, что мы не можем его потопить, вот и решил утонуть по собственной инициативе, — некстати пошутил лейтенант Любимов.
— Транспорт взорвался на мине, — заключил командир.
— Не согласен, — возразил Иван Акимович, — уверен, что транспорт утопила «Зубатка».
— «Зубатка» должна быть гораздо южнее, — не соглашался с ним Вербовский.
— Так она, видно, пошла навстречу врагу…
Командир остался при своем мнении, хотя, как потом выяснилось, транспорт действительно потопила подводная лодка «Зубатка», которой командовал старший лейтенант Александр Девятко.
Весть о том, что потоплен фашистский транспорт, облетела все отсеки. Казалось, люди забыли о своей боевой неудаче.
Но вот до нашего слуха начали доходить звуки отдаленных подводных взрывов, словно по легкому корпусу подводной лодки колотили деревянной кувалдой.
— Право руля! Курс десять градусов! Между прочим. и немцы, подобно Ивану Акимовичу, думают, что их атаковала лодка, — иронизировал Вербовский, опуская перископ. — Начали бомбите море…
— Они преследуют лодку, — твердо стоял на своем Станкеев, — во всяком случае хорошо, что мы поворачиваем на обратный… А то утопила «Зубатка», а угостить бомбами, не ровен час, могут нас. Куцому всегда попадает больше всех.
— Да, правда, совести у фашистов… — начал было Любимов.
— Отставить болтовню! — резко оборвал его Вербовский. — Непонятная у вас страсть к этому занятию…
Постепенно взрывы глубинных бомб стали затихать. Мы отошли к северу.
Вскоре Вербовский вызвал меня в кают-компанию. Там уже находились Иван Акимович и Любимов, разложивший на столе карту района боевых действий.
— Давайте проанализируем графически ваше предложение и мои действия, сказал командир.
По его тону я понял, что с ним уже беседовал Иван Акимович.