В Бога веруем

прошел год

Год прошел, как его и не было. Один доллар, может быть, и не много, но если не лениться опускать руку в карман, после дня и дней плодотворной работы хватит не только на пиво. И на квартиру хватит, и на машину, и на драгоценности для жены, и, хе-хе, на домик в горах — даже если это сомнительные Крымские горы. Почему не остров в Карибском бассейне? Потому что рука отвалится по доллару на остров собирать. Да и не было никакого острова в списке предметов первой необходимости; острова нужны снобам, и неврастеникам, и мечтательным детям младше-среднего школьного возраста. Верно, дочь подрастает. Но с ее мечтами мы ознакомимся позже.

Нам сложно описать роскошную жизнь, созданную бедным воображением. Евроремонт, машина и пальто до пят — это святое, но что дальше? Перелистывая глянцевые журналы, Евгений вроде бы полюбил холодноватые яркие пространства современного дизайна, но у жены обнаружился вкус к антикварке, и он подчинился, выучил названия стилей, одинаково ему безразличных, и имена маршанов, внушавших ему одинаковый ужас, привык к тяжелой мебели, смирился с картинами, которые все сливались для него в мутно-цветное пятно художественной вклейки из старой школьной хрестоматии по литературе. (А сколько было написано сочинений, в которых “Утро” оборачивалось “Спасением флага”, грачи прилетали на зимнюю дорогу, расплывались слезами чернила, и над всем этим немеркнущим маревом плохих репродукций, требующих воплощения в столь же изуродованных и приблизительных словах, грозным обещанием вечной гибели вставала “Опять двойка”.) Он охотно путешествовал — то есть ездил, куда его возили, осматривал достопримечательности, дегустировал, играл с ребенком на пляже, плавал с аквалангом (страх перед инструктором, хамоватым соотечественником, непроницаемым, самоуверенным, с лицом и манерами настоящего уездного мачо), но Крит, и Греция, и Барселона, и Рим так и остались мертвыми глянцевыми открытками, тщательно выполненной декорацией, заменившей тот настоящий мир, в который Евгений никогда бы не сумел попасть (не убеждали даже собственные фотографии на фоне Колизея, Парфенона и прочего). Единственным, что тронуло его, оказавшись похожим на что-то забытое и, вероятно, родное, были маленький глухой город на какой-то границе (ночь, вокзал) и пирожные в каком-то кафе (эклеры). Страх перед инструктором запомнился отчетливее всего. Может быть, он подозревал, что этот инструктор и его жена — ? Может быть. Но, вы ведь знаете, персоналу строжайше запрещено.

Большой блистающий мир не ввалился в судьбу нашего скромного героя. Мир шумел у него в ушах и чего-то требовал — больше того, что могла предъявить маленькая фантазия маленького человека.

о ленивцах

Здесь нужно сказать вот что: в отечестве не владеют (да и откуда бы это могло взяться) искусством быть рантье, и не потому, что обеспеченного человека снедает жажда еще большей наживы или недоверие к банкам и государственным ценным бумагам. (Кстати, о забавном: у Пруста маркиз де Норпуа, советуя отцу Марселя поместить деньги в бумаги, дающие небольшие проценты, но зато вполне надежные — английские консолидированные фонды и русский четырехпроцентный заем, — говорит: “Прочнее этого ничего нельзя придумать”. В каком это году? Нужно посчитать; лет за двадцать до Первой мировой войны, не меньше.) Конечно, быть рантье охотно бы согласились подростки и люди искусства — они всегда найдут, чем себя занять. И лентяи. Лентяи? То есть люди, которые по каким-либо причинам чувствуют отвращение к труду, неприлежные, нерадивые, нагло праздные, о ком говорят “лень и за ложку взяться”? Или вы имели в виду ленивых королей или ленивцев — млекопитающих отряда неполнозубых, их еще называют Bradypus, тихоброды. Трехпалые ленивцы — “удивительно тихие, мирные и умилительные животные”; в шерсти у них живут мельчайшие зеленые водоросли, от чего шерсть подчас приобретает зеленый оттенок. А у двупалых ленивцев морда неприятная, рот полон желтых зубов, глаза злобные, красновато-оранжевые, и шкура напоминает шкуру бурого медведя. Они легко и часто переплывают широкие реки — так, по крайней мере, пишет отважный путешественник Айвен Сандерсон. Кто? Злой зоолог додарреловской эпохи — тех времен, когда из заспиртованных экспонатов составлялись коллекции для музеев. Но как-то ночью Сандерсон залез на дерево и наблюдал за живыми ленивцами (трехпалыми) и внезапно порадовался, что эта часть коллекции уже составлена и ему не придется — да, не придется. Напомните, мы потом расскажем о местной зооферме, где разводят будущие шапки и шубки (норка, песец). Там как раз был убойный день.

о Меровингах