В бурунах

— Это условное обозначение. Литера «F» выбрана по фамилии нашего командира — генерала Фельми. Генерал Гельмут Фельми, как мы узнали позже, был великолепным знатоком Востока, долго служил военным инструктором в Турции и несколько лет работал в тропических странах. Наш начальник штаба подполковник Рикс Майер тоже служил в Турции, бывал в Иерусалиме, в Багдаде, в Алжире. Нельзя сказать, что мы были недовольны нашей судьбой. Каждый из нас уже тянул многолетнюю лямку в легионе, все мы прекрасно знали жаркие страны и были счастливы тем, что нас не пошлют в дьявольские снега России. Кроме того, мы любили хорошее вино, женщин, деньги и готовы были идти за нашим генералом хоть к черту в зубы…

Мауль швырнул в снег недокуренную папиросу, послушал, как она зашипела, потер ладонями большие красные уши и продолжал:

— Да, все мы были отборными солдатами. К нам брали только тех, кто безукоризненно владел английским или французским языком. И уже по одному составу соединения мы могли судить, что нас предназначали для особых действий. Вот вы, господин офицер, должно быть, удивились, что я так свободно говорю по-английски. Кроме того, в Райне нас начали обучать арабскому языку.

— Арабскому? — повторил я.

— Да, арабскому. Учителей у нас оказалось очень много, потому что весь третий батальон нашего соединения состоял из арабов.

— Откуда же набрали столько арабов?

— О сэр, это длинная история. Все наши арабы были выходцами из разных стран Востока: Трансиордании, Сирии, Палестины. Каждый из них был искателем политических приключений и каждый имел свою «программу»: один предлагал выселить англичан из Ирака, другой составил проект уничтожения евреев в Палестине, третий лелеял мечту о «великом Арабистане». Все они подолгу жили в Германии, обучились немецкому языку, приобрели навыки солдат, дипломатов и провокаторов. В Берлине, на Вильгельмштрассе, помещается внешнеполитический отдел нашей нацистской партии, которым руководит Розенберг. Оттуда тянутся нити, как мне говорил знакомый офицер, во все страны мира. На Вильгельмштрассе зародилась идея создания арабской нацистской партии «Зеленых рубашек» и нашего соединения. Так, по крайней мере, говорил мне знакомый офицер. Фюрер обещал всем нашим арабам высокие посты в «свободной Аравии», которую мы должны были создать после победы Германии.

— Что же представлял собой ваш корпус?

— Это было совершенно самостоятельное подвижное соединение.

— То есть?

— То есть мы имели у себя все рода войск и могли действовать совершенно самостоятельно, без помощи и поддержки других соединений. У нас было три усиленных гренадерских мотострелковых батальона, каждый из них насчитывал почти по тысяче человек: первый и второй состояли из немцев, третий из арабов. Арабов было девятьсот человек. Надо вам сказать, что каждый из наших батальонов и по составу и по вооружению более походил на полк, чем на батальон. Кроме того, у нас был отборный танковый батальон, состоящий из двадцати пяти тяжелых и средних машин, а также свой авиационный отряд из двадцати пяти самолетов.

— Этот авиационный отряд был придан вам? — спросил я.

— Нет, он входил в «F» как его составная часть.

— А еще какие подразделения входили к вам?

— Рота связи, саперная рота, минометная рота — в ней были минометы разных калибров, разведывательный отряд на бронемашинах и мотоциклах, кавалерийский эскадрон, взвод метеорологической службы, колонна автомобилей «опель-блиц», а также артиллерия.

— Какая артиллерия?

— Артиллерийский дивизион четырехбатарейного состава пушек, батарея штурмовых стопятимиллиметровых орудий, тяжелый зенитный дивизион трехбатарейного состава и легкий зенитный дивизион двадцатимиллиметровых пушек. Затем, конечно, штаб, санитарная часть, хлебопекарня, мясобойня, различные мастерские и более мелкие службы…

— Ну, дальше!

— Осенью сорок первого года корпусу «F» присвоили опознавательный знак…

Курт Мауль замялся, пожевал губами и сказал виновато:

— Когда ваши люди окружили меня, я сорвал с себя этот знак и зарыл вместе с документами в песок. Так нам было приказано…

— Какой же это знак?

— Овальный венок, в венке склоненная пальма, восходящее солнце над желтым песком пустыни, а внизу черная свастика…

— Так. А долго вы простояли в Райне?

— До пятнадцатого января сорок второго года. Потом нас направили в Грецию…

Слушая пленного, я ничего не записывал, вопросы задавал редко, и, вероятно, поэтому Курт Мауль, поняв, что здесь не допрос, говорил очень охотно и откровенно.

— В начале февраля, — продолжал он, припоминая, — мы прибыли на греческий полуостров Сунион, в восьмидесяти километрах от Афин. Там нам было очень хорошо. Мы неплохо питались, пили вино, играли в кости. Правда, офицеры каждый день обременяли нас занятиями, но это было не очень тяжело и даже полезно.

— Чем же вы занимались?

— Немножко военным делом, но больше географией и политикой.

— То есть?